Читать книгу - "Доктор Данилов в Склифе - Андрей Шляхов"

С больничными передачами свои проблемы. Их, в отличие от тюремных, строго не проверяют. Ну, бывает, опознает персонал по силуэту бутылку с водкой и изымет ее (для того, разумеется, изымет, чтобы вернуть передавшему, не надо строить другие предположения!), но в целом что хочешь, то и передавай. Водку, кстати говоря, очень удобно передавать в пластиковых бутылках из-под минеральной воды. Хранится она там превосходно и подозрений никаких не вызывает – ставь ее на тумбочку, чтоб под рукой, значит, была, и прикладывайся, как только душа попросит.

Да бог с ней, с водкой! Ну, выпил пациент немного, крепче спать будет. Если в буйство не впадает, то никого, кроме желающих набиться в собутыльники, это особо не интересует. Персонал куда больше озабочен проблемой скоропортящихся продуктов, точнее – проблемой хранения скоропортящихся продуктов вне холодильника. Вот это проблема так проблема. Проблема проблем!

В каждую палату холодильник не поставишь. Склиф – это все же государственное медицинское учреждение, а не частная клиника. Нет средств на то, чтобы в каждой палате стоял холодильник. В кабинете заведующего стоит один, в ординаторской, в кабинете старшей сестры, в процедурном кабинете (многие лекарства ведь в прохладе хранятся) и в коридоре один-два для нужд пациентов, вот и все. В наших больницах, так, к сведению, пациенты обеспечиваются четырехразовым бесплатным питанием! Завтрак, обед, полдник, ужин! С учетом диагноза – кому первый стол, кому – пятый, кому – десятый, а кому вообще нулевая диета. Зачем при такой роскошной жизни еще со стороны продукты получать? Тем более скоропортящиеся.

До «общих» холодильников, традиционно стоящих в коридоре возле сестринского поста, идти далеко, к тому же нет-нет, а еда из них пропадает. Кто-то возьмет чужое по рассеянности, а кто-то и по злому умыслу. Когда-то, в начале «лихих» 90-х годов прошлого века, в одном из отделений Склифа (в каком именно, автор утаит, чтобы не быть несправедливым к другим отделениям, где могла произойти точно такая история) работал врач, который во время дежурств без стеснения, на глазах у персонала и пациентов, залезал в «общие» холодильники и брал понемногу из каждого пакета себе на пропитание. Да еще и цитировал вслух Максима Горького, приговаривая: «Если от многого взять немножко, это не кража, а просто дележка». Пациенты не жаловались, понимая, что если воспрепятствовать доктору брать натурой, он начнет брать деньгами.

Своя тумбочка – она и ближе, и как-то надежнее. Да и удобно – можно питаться, не вставая с кровати. «Что с творогом (йогуртом, колбасой, глазированным сырком, семгой, куриной ножкой, салом, котлетой, сосиской et cetera) может за день случиться?» – убеждают себя пациенты и оставляют пищу в тумбочках на несколько дней. Когда появляется аппетит, вспоминают, достают и едят.

Последствия употребления несвежих продуктов могут быть поистине фатальными, особенно для персонала. Понос у больного – это серьезно. Понос у нескольких больных – это ЧП (а как можно есть самому и не угостить соседа по палате, особенно когда видишь, что продукт до завтра не доживет)! Вспышка кишечной инфекции! Положено сразу сообщать в санэпидслужбу, оттуда налетают с проверкой, трясут весь стационар – от кухни (фиг докажешь, что пациенты отравились «своей» едой, потому что для санэпидслужбы в подобных случаях всегда виновата кухня) до патологоанатомического отделения. Да-да, и к патологоанатомическому отделению можно прицепиться. По правилам, существующим еще со времен Советского Союза, патологоанатомический корпус должен быть максимально изолирован от палатных корпусов. В идеале он еще и не должен быть виден из окон лечебных и родовспомогательных помещений, а также жилых и общественных зданий, расположенных близ больничной территории. Расстояние от патологоанатомического корпуса до палатных корпусов и пищеблока должно быть не менее тридцати метров. Ах, у вас всего двадцать пять метров? Вот где корень зла! Двадцать пять метров для бактерий, размножающихся на трупах, — не расстояние! Тридцать метров им не по зубам, а двадцать пять – вполне?

Вы скажете – бред? Отнюдь нет! Нарушили? Нарушили!

Санитарно-эпидемиологические проверки почти всегда оборачиваются неприятностями для администрации стационара, которая, как ей и положено, отрывается на подчиненных. Поэтому во время обходов в тумбочки лучше заглядывать – жизнь будет спокойней.

С начала 90-х годов многое изменилось, в том числе и в людском сознании. Пациенты, в большинстве своем, стали юридически грамотными, они не только знают свои права, но и умеют их защищать. Заставит доктор выкинуть из тумбочки протухшую сардельку – не только жалобы во все инстанции посыплются, но и перспектива судебного разбирательства на горизонте замаячит. Из-за одной сардельки пока не судятся, но если испорченных продуктов целая тумбочка (а такое нередко встречается), то поневоле призадумаешься, отставишь в сторону принуждение и начнешь действовать исключительно методом убеждения.

Склиф можно назвать форпостом экстренной медицинской помощи в России (с учетом того, что в Санкт-Петербурге существует свой НИИ Скорой помощи имени Джанелидзе, в просторечии – «Джаник»), Форпост форпостом, но работают там обычные люди (большей частью квалифицированные), а не боги, поэтому требовать и ждать от них невозможного не стоит.

Не стоит, но пациенты ждут. И если не дожидаются – начинают жаловаться. Интересный факт – благодаря тому, что в обиходе из словосочетания «институт имени Склифосовского» начисто выпало слово «имени», ряд пациентов вкупе с их родственниками уверены, что институт называется так по имени своего бессменного руководителя. Бессменность руководителей в отечественной науке, в том числе и медицинской, — дело обычное. На высоких постах сидят чуть ли не веками. Уходят разве что ногами вперед. Поэтому нет ничего удивительного в том, что некто Склифосовский еще с середины прошлого века руководит институтом в центре Москвы.

«Короче, Склифосовский!» Благодаря этой крылатой фразе об институте знают даже те, кто никогда в Москве не бывал. Ну, а раз есть руководитель, то кому же, как не ему, высоко сидящему и далеко глядящему, можно пожаловаться на нерадивость и прочие грехи его подчиненных? Вот и спрашивают люди:

— А где кабинет Склифосовского?

Иногда персонал объясняет им, что господин Склифосовский уже более ста лет как почил смертью праведных. Иногда персонал просто улыбается. Молча. Самые наглые отвечают:

— В девятом корпусе кабинет Склифосовского!

Чтобы понять смысл этой нехорошей шутки, надо, во-первых, знать то, что в девятом корпусе Склифа находится патологоанатомическое отделение, а во-вторых, то, что на внутреннем институтском сленге «уйти к Склифосовскому», «отправиться к Склифосовскому», «встретиться со Склифософским» и тому подобные выражения означают не что иное, как умереть. Логично, не правда ли?

Некоторые доверчивые люди идут, куда послали, в девятый корпус. Долго смотрят на табличку «Патологоанатомическое отделение», пока, наконец, не начинают понимать, что их разыграли.

Еще Конфуций сказал, что без хорошей шутки не может быть веселья.

К слову. Николай Васильевич Склифосовский ни дня не работал в институте имени себя. Умер он в 1904 году, а институт был создан только в 1923-м, девятнадцатью годами позже. Пять лет существовал институт без имени, пока в 1929 году его не назвали в честь профессора Склифосовского.