Читать книгу - "Библиотека в Париже - Джанет Скеслин Чарльз"

Тогда мама на том и закончила рассказ, но сегодня по какой-то причине добавила:

– Когда папа работает, он делает это не ради себя. Он хочет, чтобы мы чувствовали себя защищенными. Он вырос в бедности. И в глубине души боится, что может все потерять. Ты понимаешь?

– Вроде да.

– Люди такие неловкие, они не всегда знают, что сделать или сказать. Не суди их за это. Никогда ведь не знаешь, что у них на сердце.

Люди такие неловкие… Не суди их за это. Никогда ведь не знаешь, что у них на сердце. Что она имела в виду? Хотела сказать что-то о самой себе? Или о папе? Я слышала, как мама Мэри Луизы говорила как-то, что моему папе следовало бы стать маклером на Уолл-стрит, потому что он любит деньги больше, чем людей.

– Папа уж очень часто уезжает, – пожаловалась я.

– Ох, милая, как жаль, что малыши не помнят того, как их баловали. Когда ты была маленькая, твой папа баюкал тебя ночи напролет.

Он был орлом, сказала мама, спокойным и храбрым. Я много знала об орлах: они высиживают яйца по очереди, самцы и самки.

– У людей есть семьи, – продолжила мама. – А как насчет гусей?

– Мы говорим «гусиное стадо», – пожала я плечами.

– А что насчет воробьев?

– Туча воробьев.

– Ястребы?

– Бросаются на добычу.

Как на шоу о птицах по телевизору. Я хихикнула.

– А ты знаешь, как называют стаю черных воронов? Воронья злость.

Это звучало слишком глупо, чтобы быть правдой. Я всмотрелась в мамино лицо, но она выглядела серьезной.

– А как насчет серых ворон? – спросила я.

– Простые убийцы.

– Простые убийцы… – повторила я.

Я словно вернулась в старые добрые дни, когда все было в порядке. Я крепко обняла маму, очень крепко, желая, чтобы вот так было всегда. Мы вместе, в большой латунной кровати, в тепле…

Утром мы с папой засиделись с мамой у кухонной стойки. Он сказал, что мне не повредит пропустить денек в школе.

– Мне не нужна нянька! – возразила мама.

– Станч сказал, что тебе следовало бы оставаться в больнице, – заметил папа.

Мы молча съели бекон и яйца. И как только закончили, мама выставила нас за дверь. В школе я могла думать только о ней, ведь в госпитале мама хотя бы не оставалась одна. В середине урока математики Тиффани Иверс пнула мой стул:

– Эй, придурочная! Мистер Гудан задал тебе вопрос.

Я вскинула голову, но он уже продолжил говорить.

Как только прозвенел последний звонок, я помчалась домой. Уже снаружи я увидела родителей, сидевших перед окном. Я обежала дом и тихо вошла в кухню через заднюю дверь.

– Станч предлагает сиделку, – услышала я голос папы.

– Ох, бога ради! Я в порядке!

– Но разве помешает небольшая помощь по дому? Думаю, и Лили станет легче.

Он был прав, мне бы стало легче.

– И кого бы ты предложил? – спросила мама.

– Сью Боб.

Я еще сильнее насторожила уши, услышав имя мамы Мэри Луизы.

– Мне не хочется, чтобы друзья видели меня такой, – ответила мама.

– Ну, это только предложение, – тут же отступил папа.

А может, миссис Густафсон могла бы нам помочь?

Я постучала в ее дверь. Но на этот раз подождала, пока она не откликнется.

– Маме все еще плохо, – сообщила я.

– Печально.

– И нам нужна небольшая помощь по дому, чтобы она не переутомлялась. Не могли бы вы…

– Лили? – раздался за моей спиной голос папы. – Ты что там делаешь? Ты должна быть с мамой.

– Думаю, я могла бы помочь, – ответила миссис Густафсон.

– Нет необходимости, – возразил папа. – Мы справимся.

Она перевела взгляд с него на меня:

– Позвольте мне приготовить обед. Я как раз собрала все необходимое.

Миссис Густафсон ненадолго ушла в дом и вернулась с охапкой овощей и картонкой сливок.

У нашей кухонной стойки она так тонко очистила картофель, что кожура просвечивала.

– А что вы делаете?

– Суп из картофеля и лука-порея.

– А что такое лук-порей?

– В Восточной Монтане это самый невостребованный овощ.

Она обрезала вьющиеся корешки и распластала стройные белые стебли. Пахло луком, но очень слабо. Миссис Густафсон нарезала порей и высыпала на сковородку, его кусочки купались в пузырящемся масле, пока варился картофель. Потом она выложила порей и картофель в блендер, добавив туда солидную порцию сливок, и разлила белый суп по глубоким тарелкам.

– Все готово! – позвала я родителей.

Папа вошел вместе с мамой, держа ее за талию, как и полагается в больницах. Раньше я таращила глаза, когда мои родители целовались, но теперь мне хотелось, чтобы они вернулись к своей прежней манере прикасаться друг к другу.

После молитвы я склонилась над своей тарелкой и сунула в рот первую ложку. Суп казался шелковистым. Мне хотелось съесть его быстрее, но он был горячим.

– Супы учат терпению, – сказала миссис Густафсон.

Она поднесла ложку ко рту, сидя очень прямо. Я тоже постаралась выпрямиться.

– Очень вкусно, – произнесла мама.

– Этот суп очень любил мой сын. – Свет в глазах миссис Густафсон сразу погас. – Для того чтобы приготовить здоровую еду, нужно всего несколько ингредиентов, но пищевая промышленность убедила американцев, что готовить им некогда. Вы едите безвкусные супы из банок, хотя лук-порей, слегка обжаренный в сливочном масле, имеет божественный вкус. И я стала еще больше это ценить после того, как случалось обходиться без него. Во время войны моей матери больше всего не хватало сахара, но я тосковала по сливочному маслу.

– Еды не хватало? – спросил папа.

– Хорошей еды. Не знаю, что было хуже из «военных деликатесов»: багеты с опилками из-за нехватки муки или супы из одной лишь воды и брюквы. Бесконечные очереди за мясом, молочными продуктами, фруктами и большинством овощей, но в продаже всегда была брюква. И когда я приехала в Монтану, знаете, что моя свекровь каждый раз добавляла в рагу? Брюкву!

Мы засмеялись. Миссис Густафсон заставляла нас смеяться, говоря о том и об этом, позволяя отвлечься от неестественной тишины, упавшей на нашу семью. И когда она встала, собираясь уйти, мама сказала:

– Спасибо вам, Одиль.

Наша соседка явно удивилась. Я подумала, что она не привыкла слышать свое имя.

– Да не за что, – наконец ответила она.

Когда мы с Мэри Луизой пришли ко мне после уроков, то сразу услышали смех, доносившийся из родительской спальни. Одиль сбросила туфли на высоком каблуке и придвинула кресло-качалку поближе к кровати. Мамины волосы были вымыты и уложены, на ее губах мы увидели такую же темно-красную помаду, как у Одиль. Мама выглядела красивой.