Читать книгу - "Лица - Джоанна Кингсли"

Люди уже не кричали, но стонали и плакали — сидели и лежали на земле. Жени обтерла ладонь и бросилась к ближайшему: он лежал в расплывшейся луже крови.

Юноша, почти мальчик, лицо которого не знало еще бритвы. Левая часть головы раздроблена, глаз выпал из глазницы. Левая рука оторвана и лежала в нескольких футах от него. Жени склонилась над ним и стала рвать по швам свое платье на жгуты и бинты. Кровь, бившая из ран, за секунды уносила жизнь.

Жени попыталась остановить кровотечение, обмотав юноше голову и перетянув артерию руки. Она не знала, как вправить в глазницу глаз, и единственными инструментами были ее пальцы, покрытые кровью и грязью.

Она продолжала рвать платье, делая новые бинты. Подвязала связанной в кольцо лентой глаз, чтобы удержать его на весу. Движения были механическими, на раздумья не оставалось времени.

Платье было уже изорвано до пояса. Кровотечение уменьшилось. Кровь текла теперь не ручьем, но струйки еще просачивались через ткань. Она рванула лиф, но материал устоял, потянула еще и тут же отпустила, почувствовав прикосновение к плечу. Мужчина отстранил ее и с напарником вдвоем они стали укладывать мальчика на носилки. Подняв свою ношу, они побежали к грузовику с заведенным мотором, и как только влезли в него, тот загрохотал по камням. Наблюдая, как переваливался из стороны в сторону грузовик, направляясь к госпиталю, Жени подумала, насколько болезненна для раненых эта поездка.

Она поднялась, и в этот миг чья-то рука поддержала ее под локоть.

— Отлично сработано, — услышала она голос доктора Езара и только тут поняла, что стоит лишь в нижнем белье, вся покрытая кровью.

Доктор Езар улыбнулся:

— Не хотите немного привести себя в порядок?

— Спасибо. Это было бы чудесно.

Он проводил ее к машине — «Лендроверу», а потом опять вернулся к раненым. Автомобиль направился к больнице. Всю дорогу подкидывало на камнях и обломках и время от времени автомобиль вилял в сторону, чтобы не наехать на крупный булыжник или лежащее тело. Выдержат ли ее жгуты и бинты этот сумасшедший путь и доедет ли юноша живым, гадала Жени.

— Он еще жив, — ответил ей в госпитале врач. — Вас вымоют и осмотрят порезы.

— Они ерундовые. Неглубокие, — возразила Жени, но врач уже уходил, а к ней подошел молодой медик-студент, чтобы отвести в осмотровую палату.

Жени настаивала, чтобы ее немедленно отпустили. Ей нужен просто пластырь, а не госпитализация.

— Хорошо, — сухо согласился врач. — Вы свободны. Но я бы не решился отправиться по улицам в таком наряде.

— Можно принять душ? И взять взаймы халат?

— Гардеробом я здесь не распоряжаюсь, — и врач оставил ее. Жени не могла понять атмосферу неодобрения, царящую вокруг нее. Неужели не обладая медицинской степенью, она не имела права спасать жизнь? И доктор Езар сказал: «Отлично сработано». Почему же другие относятся к ней так враждебно?

Пришла сестра и отвела ее в душ.

— Вот, — сказала она, подавая голубую одежду. — Можете надеть, а завтра принесете.

Жени внезапно разозлилась:

— Почему здесь со мной все так обращаются?

— Так вы ведь та самая, что спасла от потери крови этого арабского ублюдка. Разве не так?

Жени была так ошарашена, что смогла лишь кивнуть головой.

— Он со своим отцом заложил бомбы, — холодно объяснила сестра. Старшего разорвало, когда он держал бомбу в руках. Разметало на мелкие кусочки — счастлива вам сообщить. Трое наших уже погибли. И могут быть смерти еще. Девятнадцать ранено.

И вы спасли этого мальчишку. Вы — американский ангел милосердия, — и сестра в ярости вышла из душевой.

Дрожа от возмущения, Жени вымылась, надела мешковатый халат и, не обмолвившись больше ни с кем ни словом, вышла из госпиталя.

На следующее утро в платье, только что купленном в магазине неподалеку от гостиницы, Жени вернула халат. Она сказала, что хочет увидеться с врачом, занимавшимся ранеными после вчерашних взрывов.

— Зачем он вам нужен? — переспросила сестра. — Доктор Галили очень занят.

— И я тоже, — отрезала Жени. Ее внезапно осенило. — У меня к нему поручение от доктора Езара.

— Хорошо. Сейчас спрошу. А пока посидите, — ответила сестра.

Через минуту врач уже стоял перед Жени.

— Вы! — с удивлением воскликнул он.

— Я пришла узнать насчет мальчика. Как он?

— Сестра мне передала, что вам что-то поручил…

— Да, доктор Езар. Как он?

— Не хотите ли посмотреть сами?

— Очень хотела бы. Вы меня проводите?

Врач сердито показал ей дорогу. У дверей в палату стояли с автоматами два израильских солдата. Пройдя между часовыми, Жени оказалась в комнате. Юноша лежал на кровати, к его телу тянулись трубки, вся грудь и голова были забинтованы, свободным оставался лишь один глаз. Мальчик не двигался, и Жени не поняла, в сознании ли он.

— Привет, — тихо проговорила она, и его не замотанное веко чуть-чуть дрогнуло.

— Ты говоришь по-английски?

Жени различила какой-то свист или, быть может, так болезненно вырывалось его дыхание.

Из-за спины донесся насмешливый голос врача:

— Ну хорошо, вы спасли ему жизнь. Превосходно. А теперь ждете от него благодарности. Неужели вы не понимаете, что если к нему вернется сила, он попытается вас убить? Пошли, — он потянул ее за локоть и вывел мимо солдат в коридор.

— Жизнь есть жизнь, — проговорила Жени. — Вы ведь врач.

— Вы учите меня моему ремеслу?

— Нет, я вас просто не понимаю.

— Этот мальчик — араб. Террорист. Его всю жизнь учили, что евреи — его заклятые враги. И если он будет их убивать, то попадет на небо. Это вы понимаете, — в возбуждении выкрикнул он. — Вернуть его к жизни значит оживить убийцу.

— Нет, не понимаю. Совсем не понимаю, — Жени повернулась спиной к израильскому врачу и вышла в приемный покой. Его бессердечие возмущало ее. Так что же, арабский врач откажется лечить и его? Или отказался бы оказать помощь Якову и Микаху, если бы те истекали кровью?

Может быть, и так — в этой раздираемой политическим безумием стране, где руки таких, как Миках, постоянно на горле другого. Но клятва Гиппократа не признает никакой политики. И для врача жизнь — единственная ценность: ее следует спасать, а не уничтожать намеренно или по недосмотру.

Но Жени больше не пришла навещать юношу. Не было смысла снова делать себя объектом ненависти и презрения персонала госпиталя. Она сделала то, что сделала. Все, что смогла.

В последующие два дня она много спала и просыпалась абсолютно безвольной, двигалась, как сомнамбула, не в состоянии даже упаковать вещи, чтобы отправиться на остановку автобуса и уехать обратно на север.