Читать книгу - "Психолог, или Ошибка доктора Левина - Борис Минаев"

Лева уже пожалел, что затеял этот разговор. Но Катя продолжала:

– А потом я поняла, что за мной кто-то следит.

– То есть?

– Да я не знаю точно… Но явно следит. Какой-то странный спам стал приходить на ящик. Вирусы.

– Ну, знаешь, это не доказательство. Спам и вирусы всем приходят.

– Ну они какие-то странные были. Так мне показалось. Телефон вдруг стал иногда отключаться.

– Кать…

– Нет, Лев Симонович, дайте я договорю. Мне надо. Я хотела, чтобы вы пришли. В последний раз. В общем, каким-то образом это дошло до отца.

– Что?

– Ну что слышали. Пришла мать, наорала на меня. Стала спрашивать, кому я отсюда звоню. Вот тогда я поняла, что меня кто-то поставил на учет.

– На какой учет?

– Откуда я знаю? На какой-то… Ну и тогда вот все это началось. Я стала все делать в открытую. Купила портреты, повесила. Мать страшно напугалась. Я объяснила ей, что для меня это очень серьезно. Она в слезы. Я стала орать. И с тех пор для меня обратной дороги нет. Путин наш президент, а я его невеста. Вот так.

… Помолчали, внимательно глядя друг на друга.

– Кать, давай сначала. Это не начало. Начало где-то еще. Да?

Она вздохнула.

– Нет, я уже все рассказала.

– Не все.

– А что еще? Про что вы еще хотите услышать? Про то, как я в детстве боялась мужчин?

– Ну… хотя бы.

– В детстве я страшно боялась мужчин, – сказала Катя и попыталась широко открыть глаза, изображая ужас. – Всех мужчин. Представляете?

– Очень смешно, – сказал Лева. – Браво.

– Да ничего не смешно. Я вам правду говорю. Не верите?

– Вообще-то не очень.

– Зря. Я правда боялась. Например, я боялась папу. Странно, да?

– Да нет, почему же…

– Конечно, странно. У папы с дочкой всегда должна быть любовь, нежная дружба, правильно? А я его боялась. Я любила в детстве маму, очень. Мама была мне не как мама, а как бог. Иногда я думала, что если с мамой что-то случится, то я умру. Я закрывала глаза перед сном и молилась: господи, хоть бы с ней ничего не случилось. Я любила ее запах, как она одевается, я нюхала ее платья, ее туфли. Я ложилась рядом с ней на кровать и могла часами слушать, как она спит. Ну правда, правда.

– Да я верю, Кать.

– Однажды мы пошли погулять, и у нее вдруг заболело сердце. Знаете, как я испугалась? Я бегала по парку и кричала: помогите, помогите, моей маме плохо! Мне было пять лет, кажется. Какая-то старушка дала ей валидол, и все прошло. Я не выпускала ее руку, пока мы не дошли до дома. Она легла отдохнуть, а я гладила ее по руке, гладила, гладила. Мне всегда казалось, что она очень красивая, очень яркая женщина.

– А папа? – осторожно перебил ее Лева.

– А что папа?

– Ну… она казалась ему очень красивой, яркой женщиной?

– Ну конечно. Конечно, казалась. Она приносил ей такие большие букеты цветов. Они часто ходили в гости, в кино. Они шли вместе по улице, и они были такие красивые. Там все было хорошо. Но просто… как бы вам сказать, мама просто боялась папу. И я стала бояться вместе с ней.

– Боялась? Он ее ревновал?

– Ревновал? Да нет… – улыбнулась Катя. – Мама всегда была тише воды, ниже травы. Ну, вот примерно как сейчас. Она просто его боялась. Это был такой страх… Ну, знаете, как бывает у женщин: боялась его взгляда, что суп невкусный, что рубашка плохо поглажена, хотя он никогда ей об этом не говорил, но главное – насчет меня.

– Что насчет тебя?

– Ну, если я разболеюсь – она боялась. Если плохо себя веду – боялась. Если глупость скажу – тоже боялась. То есть она не сама реагировала, а как бы через него. Что папа скажет, что папа подумает. Вот.

– Не очень понятно.

– А что непонятного? Он был для нее тем, чем она была для меня. И у нее был страх его потерять. Почему-то. Я не знаю, почему. Он был не грубый, не злой, не резкий. Он ее любил.

– Любил?

– Ну да, любил. Сейчас уже, мне кажется, совсем не любит.

– Почему ты так думаешь?

– Ну… его же нет здесь.

– Ну ладно, продолжай.

– В общем, я тоже стала его бояться, понимаете, Лев Симонович? Мне передался ее страх. Если он сидел один в комнате, я боялась к нему подойти. Если я видела на мамином лице вот эту тень, пробегающую, я тоже как будто начинала дрожать. Я, конечно, совершенно не понимала, что происходит, маленькая была. Все было нормально, даже лучше, чем нормально! Он вроде был такой веселый… ненапряженный. Он шутил, смеялся. Дарил игрушки. А я все равно боялась. Иногда мы выходили во двор, погулять, и у меня так сильно билось сердце, что я думала: если он что-то вдруг скажет, я убегу. Я обязательно убегу.

– Скажет – что?

– Не поняла.

– Ну ты сказала, – если он что-то скажет. А что? Ты представляла в уме, в воображении какие-то сцены, какието слова?

– Конечно, представляла. Мне казалось, что, если мы останемся наедине, произойдет что-то. Что весь этот обман вылезет наружу.

– Какой обман?

– Ну вот что он нас любит – меня, маму. Что он нежный и заботливый. Мне казалось, что на самом деле он меня очень не любит. И скажет мне об этом.

– Как скажет?

– А вот так. Просто. «Девочка, я тебя не люблю». Или скажет, что я – не его дочь. Или скажет: «Посмотри на себя! Посмотри, какая ты!»

– Но он ведь не сказал, да?

– Нет, он не сказал. Все осталось где-то там, внутри. Вот здесь.

Лева посмотрел на Катю.

Она сидела в той же позе умирающего лебедя, но цвет лица немного изменился. Руку положила на сердце, или на живот… Очень живописно. Длинные пальцы. Они показывали – где именно, в какой части тела осталось что-то невысказанное между ней и ее отцом. Просто красота.

Леве на секунду показалось, что это опять какая-то выдуманная нелепая история, но он отогнал от себя эту мысль, заставил себя верить.

Надо верить. Надо. Сейчас надо.

– Кать, а он не догадывался, не знал, как ты к нему относишься?

– Я вот тоже сейчас думаю: неужели не чувствовал? Понимаете, он ни разу это не показал, но я думаю, что чувствовал. Все время была какая-то дистанция. Ну, вроде как уговор. Он не говорит, и я молчу. Но оба знаем, что что-то не так.

– Странно.

– А что странного? Нормально. Он был мой папа, я знала, что должна его любить, он знал, что должен любить меня, может быть, даже хотел этого, но на самом деле мы оба друг друга не любили.

– И с мамой ты об этом не говорила?