Читать книгу - "Наследство - Кэтрин Вебб"

— Динни! Не надо… — Я пытаюсь его остановить.

— Если бы я не вытащил его на берег, он и был бы трупом. Просто помните об этом, когда начнете судить, что и как сделал я, что сделали мои родные…

— Никто никого не судит! Мы были детьми… мы растерялись, не знали, что делать. И ты прав, конечно, это просто счастье, что ты так быстро подоспел, Динни, — говорю я.

— Хм… счастьем это вряд ли назовешь…

— Ну, так назови это как хочешь.

Динни набирает воздуха для следующих слов, смотрит на меня, прищурив глаза, но тут Бет начинает плакать. Это не тихие слезы жалости к себе. Надрывные, некрасивые рыдания рвутся прямо из сердца. Ее рот — глубокая красная яма. Глухие стенания, почти вой, поднимаются из темных глубин, они почти осязаемы, слышать их страшно. Я сажусь, обнимаю ее обеими руками, как будто могу удержать их. Динни отходит к окну, прислоняется к стеклу лбом, наверное, единственное, чего он сейчас хочет, — поскорее убраться отсюда. Я щекой прижимаюсь к спине Бет, чувствую, как по ней проходит дрожь, передаваясь и мне. Гарри разбирает карты по мастям и аккуратными стопочками складывает их на стол. Я боюсь даже думать о своих чувствах к Динни, точнее, к той тайне, которую он хранил. К Генри, затерявшемуся в лабиринте английских автостоянок и зеленых долин, в фургонах и автоприцепах, в караванах и грузовиках — всего на шаг в стороне, но в целой вселенной от ищущих, от тех поисков, которые велись, казалось бы, тщательно, но ограничивались пристойными, аккуратными поселочками. Это для меня слишком. Я не могу этого вместить.

Немного позже мы расходимся, каждый забирает своего подопечного, чтобы уложить. Динни скрывается в ночи с Гарри, я поднимаюсь наверх с Бет. Она плакала долго, а теперь затихла. Думаю, ее разум проводит самокоррекцию — так было и у меня, ей нужно время. Надеюсь, что время — единственное, в чем она нуждается. На ее лице странное выражение, как у новорожденного младенца. Нет, оно не красное, не сморщенное. Как у новорожденного в том смысле, что ему еще только предстоит оформиться, быть отмеченным жизнью. Нежное, как у младенца. Я с надеждой замечаю, как с него исчезают тени, затравленность, страхи. Но судить пока слишком рано. Я укрываю ее одеялом до подбородка, как сделала бы мама, и она улыбается чуть-чуть ехидно.

— Эрика, — заговаривает Бет и тихо вздыхает, — и давно ты влюблена в Динни?

— Что? — Я дергаю одним плечом, чтобы опровергнуть ее предположение, и запоздало понимаю, что скопировала его жест.

— Не отрицай. У тебя это на носу написано.

— Тебе надо поспать. День был тяжелый…

— Как давно? — настаивает она, хватая меня за руку, когда я собираюсь уйти.

Я смотрю на нее. При этом свете глаза ее непроницаемы. Солгать я не могу, но не могу и сказать правду.

— Не знаю, — отвечаю лаконично. — Даже не знаю, что влюблена в него, оказывается.

Я неловко поворачиваюсь и иду к двери, чувствуя, что каждая клеточка моего тела, каждое движение выдает меня с потрохами.

— Эрика!

— Что?

— Я… я обрадовалась, когда ты сказала, что ничего не помнишь. Я и хотела, чтобы ты не вспомнила, что случилось. Ты была совсем маленькой…

— Не настолько маленькой…

— Достаточно маленькой. Ты вообще была ни при чем, твоей вины там нет, надеюсь, это ты понимаешь. Конечно, знаешь. Я хотела, чтобы ты ничего не помнила, потому что мне было стыдно. Не за то, что бросила в него камень, а за то, что побежала. За то, что бросила его там и ничего не рассказала родителям. Не знаю, почему я так сделала. Я не знаю, почему я так сделала! Никогда не знала!

— Это не…

— Решать надо было мгновенно. Именно так я стала это объяснять себе, когда выросла. Мгновенное решение — и после того, как ты его примешь, назад пути нет. Остаться и ответить за свою ошибку, даже такую ужасную, или сбежать и спрятаться? Я убежала. И поплатилась.

— Не казни себя, Бет…

— Есть за что. А ты только последовала за мной. Я была старше, я была лидером. Заговори я тогда, он мог бы жить…

— Он жив, Бет!

— Он мог бы жить нормально! Не стал бы таким несчастным…

— Бет, тут ты неправа. Он жил так, как жил. Теперь этого не вернуть, и умоляю, перестань грызть себя. Ты была ребенком.

— Как подумаю о Мэри, о Клиффорде…

Слезы снова наполняют ее глаза, текут по лицу. Не могу придумать, что ей на это сказать. Клиффорд и Мэри. Их жизнь пострадала куда больше нашей, превратившись в руины. От этой мысли на сердце наваливается свинцовая тяжесть.

Просыпаюсь в облепившей меня тьме задолго до рассвета и неслышно крадусь на кухню. Странное состояние — я страшно устала и одновременно вся наэлектризована. Готовлю кофе, крепкий и обжигающе горячий. Холод от пола леденит мне ноги сквозь носки. Маленькие часы на микроволновке показывают половину восьмого. Тишина в доме, лишь потрескивает древняя система отопления — не сдается, хотя и держится из последних сил. Я достаю вчерашнюю газету, тупо таращусь в нее — и понимаю, что кроссворд мне не решить. Кофеин подстегнул организм, но мысли яснее не стали. Как можно утаить от родителей Генри, что он жив? Как им не сказать? Это невозможно. Но они же захотят знать, как это произошло. Даже Мэри, незлобивая, сломленная, захочет знать, как это произошло. А Клиффорд потребует правосудия. Правосудия в его понимании. Он непременно подаст иск, предъявит обвинение Динсдейлам в похищении, в неоказании своевременной медицинской помощи. Не исключено, что он будет настаивать и на возбуждении дела против Бет и меня, хотя это будет явно сложнее. Не знаю, в чем можно обвинить детей. В нанесении тяжких телесных повреждений? Может быть. В совершении незаконных действий. Не представляю, какие обвинения предъявляют детям. Но я совершенно ясно представляю себе, как он крепко хватает нас троих зубами и трясет, трясет. Ну и как им обо всем рассказать?

Постепенно небо за окном становится светлее. В десять часов появляется Бет, полностью одетая. Она стоит в дверном проеме с сумкой через плечо.

— Ты куда собралась? — спрашиваю я.

— Я… В общем, мне надо ехать. Максвелл собирается привезти Эдди завтра после обеда, а ничего еще не готово, и… и мне же нужно побывать у парикмахера до его приезда. Он пробудет у меня до среды, до начала занятий в школе.

— Ой, верно. Я думала… я думала, нам бы надо поговорить, все обсудить? Насчет Генри?

Она трясет головой:

— Я пока совершенно не готова это обсуждать. Еще нет. Но знаешь… мне стало легче.

— Хорошо, хорошо. Я рада, Бет. Правда, рада. Я только одного хочу, чтобы ты смогла наконец выбросить все это из головы.

— И я этого очень хочу. — Ее голос звучит уже не так мрачно, почти радостно. Улыбается, предвкушая скорый отъезд, крепко сжимает сумку.

— Вот только… не представляю, как нам быть с Клиффордом и Мэри. Сможем ли мы сказать им об этом… — говорю я, и у Бет вытягивается лицо.