Читать книгу - "Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов"

Но я-то догадывался, из-за чего стал хлопотать о выписке мой сосед, инженер с «Калибра» Анатолий Коноплёв.

С точки зрения женщин, и госпитальных, и навещающих больных, мужики в последние дни начали внезапно дуреть. Мнение о внезапности показалось мне ошибочным. Просто происходило обострение чувств и интересов… К чему? Вот-вот должна была состояться финальная встреча на Кубок Европы. Нашим предстояло играть с югославами. К футболу тогда относились простодушно, с романтической даже любовью, как к важнейщей составляющей народной жизни, в коей не было места ни корысти, ни делячества, а была возможность для проявлений отечественных молодечеств, бесшабашности и отваги. И представить тогда никто не мог, что со временем футбол забредёт в трясины шоу-бизнеса. В ту пору футбол был — праздник. На стадионы, в места свободных суждений, ходили семьями, и в мыслях не держа, что там могут случиться скандалы или драки. А уж коли оказывались у буфетов, то и там было чем порадовать и себя и детишек.

И вот накануне финала первого пробного чемпионата Европы и начались болельщицкие страсти. Или лихорадки. В госпитале слово «бабы» почти пропало из обихода. Зато охотно и повсеместно судачили о футболе. Хотя, конечно, бабы из соображений и практических действий челюстных кавалеров никуда не испарились, тот же тихий мой сосед, Коноплёв, кому в выписке было отказано, продолжал волочиться за Тонькой, продавщицей зеленного магазина на улице Герцена (палата № 3, трещина скулы).

В субботу приехала жена. Среди прочей информации (о сыне, о моих родителях, о друзьях) прозвучали слова, подтвердившие мнение больничных дам о том, что в преддверии финала мужчины в Москве принялись дуреть. К нашему разговору сразу стали прислушиваться лежавшие и сидевшие в палате джентльмены. Жена произвела на них впечатление. Или хотя бы удивила: надо же — такая красивая особа оказалась женой задрипанного мужичонки, хмыря и недотёпы. К субботе, правда, при перевязке бинтов на мне поубавилось, из Шарикова эпохи слова «абыр» я превратился в человека всего лишь с обиженной обстоятельствами головой. И нос мой открылся публике, и произнесение звуков стало более приятным для слушателей. Жена привезла и купленный ею на неделе спортивный костюм, он меня не то чтобы преобразил, но, во всяком случае, улучшил мою осанку.

— Не знаешь, кто из наших, — спросил я жену, — из редакции, поедет в Париж?

— Что значит — в Париж? — сказала жена. — Многие ездят в Париж. Или бывают там проездом.

— Нет, — опечалился я, будто до неё не дошёл простейший смысл. — Кто нынче поедет на игру с югославами?

— Откуда мне знать ваши дела! — осердилась жена, но на секунды. Жили мы тогда в очередных продолжениях медовых месяцев. — Хотя я слышала от Блатина, что поедет на финал Михалёв.

— Повезло Гришке! — воскликнул я.

И вздохнул.

— Ты что, — удивилась жена, — завидуешь Михалёву? Так это дела не вашего отдела.

— Нет, конечно, — сказал я. — Да и не дорос я до Парижей! Но горести мои иного порядка.

Объяснения мои жена поняла. Горести мои, пафосные, но и с долей самоиронии, были вызваны невозможностью сопережевать вместе с командой и всей страной в реальности игрового времени. Здесь в госпитале мы были обречены на неживую утреннюю информацию об уже случившемся и загнанном в ледяные единицы стастистики. Всё прошло, но без нашего переживания и участия. А это скучно, унизительно и досадно. Радиорепортаж начнётся в одиннадцать. А радиоточки в это время в госпитале будут отключены. И даже если у кого-то заработает мелкий вэфовский приёмник, его тут же обнаружат и попросят выключить. И это в обстановке ужесточения режима в связи с обострением любовных происшествий.

— Телефоны где у вас расположены? — спросила жена.

— На площадках между этажами. Но ночью пользоваться ими нельзя. Обходят дежурные врачи.

— Ладно, — сказала жена. — Что-нибудь придумаем…