Читать книгу - "Собрание сочинений в 9 тт. Том 8 - Уильям Фолкнер"

им фонариком. Автомобиль подлетел к нему и остановился. Полицейский распахнул дверцу. Однако, поскольку айовец был занят тем, что пытался сложить свою карту, сидевший впереди вылез первым. Фамилия его была Бухвальд. Его дед был раввином в минской синагоге и кончил жизнь под копытами казачьей лошади, отец был портным, сам он родился на четвертом этаже бруклинского дома без лифта и горячей воды. На второй год после принятия «сухого закона» он, вооружась лишь пулеметом Льюиса, станет царем подпольной империи, ворочающей миллионами на всем атлантическом побережье от Канады до той флоридской бухты или песчаной косы, откуда в ту ночь велся огонь. У него были светлые, почти бесцветные глаза; сейчас он был жилистым и худощавым (однако почти десять лет спустя, лежа в гробу, стоящем десять тысяч долларов и обложенном цветами на половину этой суммы, он будет полным, почти толстяком). Полицейский заглянул в заднюю часть автомобиля.

— Вылазьте, вылазьте, — сказал он.

Айовец вылез, в одной руке держа небрежно сложенную карту и похлопывая по карману другой. Он проскочил мимо Бухвальда, словно футбольный полузащитник, бросился к фарам автомобиля и сунул карту под свет, продолжая хлопать себя по карману.

— Черт! — сказал он. — Карандаш потерялся.

Следом за ним появился третий. Это был негр, совершенно черный. Вылез он с элегантностью танцовщика, не жеманной, не щегольской, не сдержанной, скорее мужественной и вместе с тем девичьей или, точнее, бесполой, и встал с почти нарочитой небрежностью; тем временем айовец повернулся, пробежал на этот раз между троими — Бухвальдом, полицейским и негром — и, держа в руке развернувшуюся карту, просунулся до пояса в машину, сказав полицейскому:

— Дай-ка фонарик. Наверно, я уронил его на пол.

— Брось ты, — сказал Бухвальд. — Пошли.

— Это мой карандаш, — сказал айовец. — Я купил его в последнем большом городе, что мы проезжали, — как он назывался?

— Могу позвать сержанта, — сказал полицейский. — Хочешь?

— Не стоит, — сказал Бухвальд. И обратился к айовцу: — Идем. Там у кого-нибудь найдется карандаш. Они тоже умеют читать и писать.

Айовец вылез, выпрямился и снова стал сворачивать карту. Вслед за полицейским они подошли к двери в подвальный этаж и стали спускаться, айовец все таращился на вздымающийся ввысь купол здания.

— Да, — сказал он. — Конечно.

Они спустились по ступенькам, вошли в дверь и оказались в узком коридоре; полицейский распахнул другую дверь, и они вошли в комнату; дверь за ними закрыл полицейский. В комнате находились стол, койка, телефон, стул. Айовец подошел к столу и стал раскладывать на нем карту.

— Ты что, не можешь запомнить, где бывал, без отметок на карте? спросил Бухвальд.

— Я не для себя, — сказал айовец, возясь с картой. — Это для девушки, с которой я помолвлен. Я ей обещал…

— Она тоже любит свиней? — спросил Бухвальд.

— …Что? — сказал айовец. Он умолк и повернул голову; не разгибаясь, бросил на Бухвальда снисходительный, открытый, уверенный и бесстрашный взгляд. — А как же? Что плохого в свиньях?

— Ладно, — сказал Бухвальд. — Ты обещал ей.

— Ну да, — сказал айовец. — Когда мы узнали, что меня отправляют во Францию, я пообещал ей взять карту и отмечать все места, где побываю, особенно о которых постоянно слышишь, вроде Парижа. Я бывал в Блуа, в Бресте и поеду в Париж за то, — что вызвался сюда, а сейчас я еще отмечу Шольнемон, главную штаб-квартиру всей этой заварухи, нужно только найти карандаш.

Он снова начал шарить по столу.

— Что ты будешь с ней делать? — спросил Бухвальд. — С картой. Когда вернешься домой.

— Вставлю в рамку и повешу на стену. А ты как думал?

— Ты уверен, что тебе будет нужна эта отметка? — спросил Бухвальд.

— Что? — сказал айовец. Потом спросил: — А что такое?

— Ты хоть знаешь, зачем вызвался?

— Еще бы. Чтобы побывать в Шольнемоне.

— И тебе никто не сказал, что придется здесь делать?

— Видно, ты недавно в армии, — сказал айовец. — Тут не спрашивают, что делать — просто делают. Вообще, в любой армии надо жить, не спрашивая, что делать или зачем это нужно, а просто делать и тут же скрываться с глаз, чтобы тебя случайно не заметили и не нашли еще дела, тогда им придется сперва придумать дело, а потом подыскать кого-нибудь для его выполнения. Черт. Кажется, и у них здесь нет карандаша.

— Может, у черного найдется, — сказал Бухвальд и взглянул на негра. — А зачем вызвался ты, не считая трехдневного отпуска в Париж? Тоже повидать Шольнемон?

— Как ты меня назвал? — спросил негр.

— Черный, — ответил Бухвальд. — Тебе не нравится?

— Меня зовут Филип Мэниголт Бичем, — сказал негр.

— Ну-ну, — сказал Бухвальд.

— Пишется Мэниголт, но вы произносите Мэнниго, — сказал негр.

— Заткнись ты, — сказал Бухвальд.

— Есть у тебя карандаш, приятель? — спросил айовец у негра.

— Нет, — ответил негр, даже не взглянув на айовца. Он продолжал глядеть на Бухвальда. — А ты думаешь нагреть на этом деле руки?

— Я? — сказал Бухвальд. — Ты из какой части Техаса?

— Техаса? — с презрением спросил негр. Он взглянул на ногти правой руки, потом торопливо потер их о бок. — Я из штата Миссисипи. Как только кончится эта заваруха, уеду в Чикаго. Буду гробовщиком, если хочешь знать.

— Гробовщиком? — сказал Бухвальд. — Тебе что, нравятся покойники?

— Неужели ни у кого на этой чертовой войне нет карандаша? — спросил айовец.

— Да, — ответил негр. Высокий, стройный, он стоял, нисколько не рисуясь; внезапно он бросил на Бухвальда вызывающий и вместе с тем робкий взгляд. — Мне нравится эта работа. Ну и что?

— Потому ты и вызвался?

— Может, да, а может, и нет, — сказал негр. — А зачем вызвался ты? Не считая трехдневного отпуска в Париж?

— Потому что я люблю Вильсона, — сказал Бухвальд.

— Вильсона? — переспросил айовец. — Ты знаешь сержанта Вильсона? Это лучший сержант в армии.

— Тогда я не знаю его, — ответил Бухвальд, не глядя на айовца. — Все сержанты, каких я знаю, — это сучьи дети. — И обратился к негру: — Тебе сказали или нет?

Тут айовец стал переводить взгляд с одного на другого.

— Что тут затевается? — спросил он.

Дверь отворилась. Появился американский старшина. Он торопливо вошел и торопливо оглядел их. В руке у него был портфель.

— Кто у вас старший? — спросил он. Поглядел на Бухвальда. — Ты. — Он открыл портфель, достал оттуда что-то и протянул Бухвальду. Это был пистолет.

— Немецкий, — сказал айовец.

Бухвальд взял его. Старшина снова полез в портфель; на этот раз он достал ключ, обыкновенный дверной ключ, и протянул Бухвальду.

— Зачем? — спросил Бухвальд.

— Держи, — сказал старшина. — Не собираетесь же вы сидеть здесь вечно?

Бухвальд взял ключ и вместе с пистолетом сунул в карман.

— Что же вы, гады, не взялись сами? — спросил