Читать книгу - "Тень скорби - Джуд Морган"

Брэнуэлл вздохнул. Его угловатое лицо превратилось в гримасу отвращения.

— Любишь читать морали, верно, Энн? Отделять святых агнцев от проклятых козлищ. Но, видишь ли, тебе легко это делать. Тебя никогда не подвергали испытаниям. Твой самый трудный нравственный выбор — это вопрос: ах, пропустить ли мне сегодня посещение церкви из-за насморка?

Неужели она такая? Оглядываясь назад, Энн не находит безопасного простора: все время видит себя осторожно ступающей по туго натянутому канату, по обе стороны которого страшное падение во тьму. Но, быть может, он прав.

— Я боюсь того, на что ты потратишь шиллинг, если я дам его тебе, Брэнуэлл. Вот и все.

— Понятно. — Еще один глубокий вздох, и от этого дуновения Энн почувствовала себя сухим мертвым листком. — Значит, ты мне не поможешь. Торп-Грин повторяется.

— Что ты имеешь в виду?

— Ах, ничего. — Он разыграл короткую пантомиму раскаяния или излишней болтливости. — Послушай, я просто заметил, что ты, похоже, очень наблюдательна. А со стороны людей, которые наблюдают, было бы очень мило еще и действовать. Не знаю, что тебе было известно в Торп-Грине. По меньшей мере, что-то все-таки ты знала, как я подозреваю. В конце концов, это ведь ты привела меня в их дом, а значит, будь я очень резким и восприимчивым, мог бы вполне сказать, что во всем виновата ты. Но я не стану возлагать на тебя это бремя.

Внезапно и так же бесшумно, как пришел Брэнуэлл, в комнате оказалась Эмили.

— Вот, — произнесла она, — у меня есть для тебя два шиллинга, Брэнуэлл. — Она показала монеты на широкой белой ладони. Когда Брэнуэлл потянулся за ними, ее вторая рука рванулась и обхватила его запястье. — Я слышала, как ты обвинял Энн. Это низко, Брэнуэлл. Пей, влезай в долги, забирайся в постель, в которую забираться нельзя, или даже проводи остаток дней, колотя себя в грудь и оплакивая судьбу, — я не против. Это во многом свойственно человеку. — Брэнуэлл потянул руку к себе, но Эмили была сильной и держала крепко. — Но не опускайся до низости, Брэнуэлл. Нас всегда учили восхищаться тобой, брать с тебя пример, и, возможно, это было неправильно, возможно, это всегда тяготило тебя, так как превратилось в непосильную ношу. Но, пожалуйста, не заставляй нас презирать тебя.

Эмили отпустила Брэнуэлла. Он ничего не сказал и не посмотрел ни на одну из сестер: просто выхватил монеты, спрятал их в карман и вышел вон.

— Спасибо, — пробормотала Энн. У нее язык не повернулся добавить, что помощь Эмили подоспела слишком поздно.

Эмили взяла ее за руку.

— Поиграем немного в Гондал?

— О! Это было бы чудесно.

Бинты сняли. «Очень хорошо заживает, — объявил мистер Уилсон. — Продолжайте лечение: пиявки к вискам через день, полный покой и постельный режим». Шарлотта верит: смутные силуэты, которые мог различать папа, со временем сделаются четче.

— Способность человеческого тела к регенерации — удивительнейший предмет для исследований, мистер Бронте.

Из тьмы — к свету. Папа рассказал ей, как проводил долгие часы, освежая память, и в результате обнаружил, что может вспомнить почти всю Библию, главу за главой.

— Невероятно, на что способен ум, — пробормотал он, — если поставить перед ним такую задачу.

Шарлотту мучила острая, убивающая сон зубная боль, но она отодвинула ее в сторону, придвинула поближе лампу, развернула обложку очередного блокнота и написала: «Глава десятая».

Когда они возвращались поездом домой, папа заметил:

— Листья в этом году рано желтеют. — И на секунду смолк, позволяя мысли дойти до сознания.

Шарлотта сказала:

— Насколько?..

— Цвета, все ярче. Так я различил листья. Светлое и темное в резком контрасте. Силуэты в движении все еще немного размыты. Но оно возвращается. Чудо. — Суровое, как у патриарха, лицо немного смягчилось. — Как говорится, увидеть — значит поверить.

В пасторате Эмили и Энн не ложились спать: ждали их. В прихожей папа отпустил локоть Шарлотты и шагнул вперед, предупреждающе подняв руки.

— Не говорите. Не говорите, девочки. Дайте, дайте посмотреть. Энн. Эмили. Да, да. Но вы выглядите усталыми, даже изнуренными. Что такое?

— Просто волновались за тебя, папа, но теперь, слава Богу, это закончилось, — сказала Энн.

— Гм. Где он?

— В Галифаксе, — ответила Эмили. — В последнее время он часто там бывает. Иногда он остается там на ночь у своего друга, мистера Лейланда. Присядь же, папа, ты, должно быть, устал.

— Все в порядке, Эмили, я теперь справляюсь без поводыря. Где он берет деньги?

— Я давала ему немного, — призналась Эмили. — Я знаю, что не следовало этого делать. Но это помогает избежать сцен, а в общем… нам их хватает. Кроме того, полагаю, он влезает в долги.

— Ясно. — Папа тяжело опустился на стул. Взгляд его покрасневших, бесчувственно плачущих глаз упал на посылку, которая стояла у стола. — Что это?

— Ах, ничего, — сказала Энн. — Просто кое-какие книги, которые мы посылали Элен Нюссей.

Эмили украдкой грустно кивнула Шарлотте. В этой посылке были их рукописи: блудные дети в очередной раз вернулись из большого города нищими и никому не нужными.

Утром папе стало настолько лучше, что настроение, учитывая его состояние, сделалось почти праздничным. Когда мистер Николс заглянул пораньше в пасторат, чтобы справиться о здоровье папы, тот заставил его позавтракать с семьей.

— Боюсь, мистер Николс, что, будучи поглощенным собственными тревогами, я не позаботился выразить вам благодарность за то, с какой готовностью вы несли большую часть нашего приходского бремени. Можете быть уверенным: как только мое зрение восстановится до степени, позволяющей читать, что, судя по ежедневному улучшению, должно произойти совсем скоро, вы получите заслуженный отпуск. Я знаю, что вы хотите навестить родственников в Ирландии. Шарлотта, подлей-ка еще чаю мистеру Николсу.

— Да, сударь. Однако же всему свое время. Давайте считать ваше полное выздоровление… основной задачей.

Конечно, нечестно было сравнивать его с Уильямом Уэйтманом: возможно, если бы Шарлотта не знала последнего, то не сочла бы манеры его преемника такими деревянными, а общество таким неуютным. Когда Шарлотта подавала мистеру Николсу чашку, пришлось переступить через какой-то тягостный момент нерешительности, от которого ей захотелось воскликнуть: «Что случилось? Вы не знаете, что такое чай? Или собираетесь уронить чашку на пол и устроить ей нравственный допрос? Что?..»

— Вы очень добры, мистер Николс. Для человека, приближающегося к седьмому десятку, — сказал папа, — возможность восстановить силы организма до уровня, на котором они были когда-то, сомнительна. Но воля — другое дело, и если пребудет со мной воля, я очень скоро вернусь к выполнению своих обязанностей.