Читать книгу - "Шотландия: Путешествие по Британии - Генри Воллам Мортон"

Каждый шаг теперь был мучением. За этот день я проделал почти двадцать миль и чувствовал себя совершенно выбившимся из сил. Взглядом я обшаривал окрестности в поисках хижины, которой полагалось быть где-то поблизости. Одна только мысль, что ее хозяин может оказаться «на холме» (как изволил выразиться авьеморский портье), повергала меня в состояние, близкое к панике. Я чувствовал: если его действительно не окажется дома, то я свалюсь прямо здесь, на мокром вереске. Пусть я лучше схвачу пневмонию (а это виделось мне более чем вероятным), пусть замерзну ночью и умру — все лучше, чем протопать еще двадцать миль, отделяющие меня от Блэр-Атолла.

И тут вдалеке справа я разглядел маленький белый домик — слава тебе, Господи! — над крышей которого курился тонкий дымок! Добрый знак, хотя я и не замечал никаких признаков жизни вокруг хижины. К ее стене были приколочены шесть лисьих хвостов. Я понимал, что животные эти подстрелены хозяином (недаром же я некоторое время прожил в Уорикшире), потому отогнал прочь страхи и решительно забарабанил в дверь. Из домика донесся собачий лай, затем на пороге возник высокий крупный мужчина. Он невозмутимо выслушал мои объяснения и отступил в сторону, приглашая войти внутрь. И все без единого слова, будто для него было обычным делом принимать незваных гостей, насквозь вымокших, можно сказать, наполовину утопленников. С чувством огромного облегчения я шагнул в жарко натопленную комнату.

3

Хижина охотника стояла под укрытием холмов неподалеку от реки Ди. Рядом протекал маленький ручеек. Это было первое человеческое жилье, которое я встретил, отмахав двадцать миль от Койлум-Бриджа.

В пути я вымок до последней нитки, и никогда еще огонь в очаге не казался мне столь прекрасной и желанной вещью. Комната, в которой я очутился, могла служить прекрасной иллюстрацией к биографии ее хозяина. Чувствовалось, что здесь живет человек, привыкший большую часть года проводить в одиночестве среди диких холмов. Подобные жилища можно встретить где-нибудь в канадской глубинке или на границе австралийского буша. По стенам были развешаны несколько ружей, под потолком висел непромокаемый чехол для оружия. Возле огня лежала разложенная для сушки одежда (как выяснилось, мой хозяин за сегодняшний день дважды основательно вымок под дождем). Над очагом была протянута веревка, на которой сохли две пары носков грубой вязки. Перед огнем стояли перевернутые башмаки с металлическими набойками. Я с одобрением отметил, что они плотно набиты газетой — насколько мне известно, это самый правильный способ сушки мокрой обуви.

На столе возле окна я увидел радиоприемник — чудесное изобретение цивилизации, позволяющее поддерживать связь с окружающим миром в таких глухих местах.

Я много побродил по свету и могу с ответственностью заявлять: ничто не сравнится с тем искренним и исполненным достоинства гостеприимством, с которым вас встречают в самой скромной хижине любой гэльской страны. В Ирландии мне доводилось гостить у беднейших крестьян. Эти люди с радостью предоставляли мне кров и стол, и поверьте: они были бы возмущены и оскорблены, если б я попробовал предложить им денег. Здесь, на шотландском Нагорье, я столкнулся с той же благородной щедростью, которая являлась характерной приметой давно минувших времен.

Моему хозяину на вид было от пятидесяти до шестидесяти лет. Лицо его — характерного красного цвета — выдавало человека, близко знакомого с ветрами и дождями. После приветственного рукопожатия он сочувственно улыбнулся (еще бы, ведь я выглядел как бедолага, только что выловленный из реки) и махнул в сторону очага:

— Поживее снимайте одежду и раскладывайте на просушку. А я пока поищу чего-нибудь поесть.

Он ненадолго отлучился в кладовку, а затем накрыл на стол. И хотя это была трапеза истинного холостяка, но я уверен, нигде во всем мире — ни в Лондоне, ни в Париже или Нью-Йорке — не было в тот вечер более привлекательной еды, чем та, что стояла передо мной на столе: простой хлеб, масло на блюдечке, банка консервированного молока и большая кружка крепко заваренного чая.

Я извлек из своих припасов банку мясных консервов, которую мы тоже пустили в дело.

Приблизительно на полчаса я выпал из светской беседы, поскольку все мое внимание было занято едой. Хозяин в это время сидел в темном углу, попыхивая трубкой и исподволь разглядывая меня своими пронзительными голубыми глазами. Затем он обронил привычное в здешних местах замечание: «Н-да, скверный сегодня выдался денек», после чего сообщил, что молодые олени спускаются с Мара в поисках самок.

В комнате сгущались сумерки. Хозяин зажег парафиновую лампу и подбросил торфяных брикетов в огонь. Ветер тем временем стих, и небо над холмами приобрело невинный желтоватый цвет угасающей зари. Все это выглядело вполне обнадеживающе. Природа словно раскаивалась за учиненное днем безобразие.

Беглый осмотр хижины убедил меня (а я в таких вещах разбираюсь, уж вы мне поверьте), что это дом католика. Католицизм в Хайленде сохранился еще с дореформационных времен. Яростная борьба, которая наложила столь заметный отпечаток на шотландскую историю и на шотландский характер, так и не докатилась до уединенных горных долин и западных островов. Здесь и поныне господствует та вера, которую принес с собой святой Колумба (помните, он искал место, откуда не была бы видна его родина, и так дошел до самой Айоны). Пожар кальвинизма не добрался до здешних мест, а потому маленькие католические общины осели на холмах, как нерастаявший по весне снег.

Я лежал у огня, подобно старому псу. Меня переполняло чувство мира и покоя. Сначала я попробовал было послушать радио, но очень скоро отложил наушники в сторону. Слишком уж не вязалось то, что я слышал (шла какая-то музыкальная передача из Стокгольма) с окружавшей обстановкой. Совместить два этих мира казалось невозможным.

Лариг-Гру!

Мыслями я вновь и вновь возвращался туда, на дикий и суровый горный перевал. Сидел, беседовал со старым охотником, а сам все перебирал в памяти детали сегодняшнего дня. Забавно, но чем дальше, тем грандиознее виделся мне мой собственный подвиг. Я поведал хозяину об олене, которого слышал в тумане, и о величественном полете орла.

Он, в свою очередь, рассказал мне, что видел на холмах. Его рассказ был хорош — как только может быть хорош рассказ простого охотника, который не тратит время на чтение книг, а вместо того ходит по горным дорогам и все подмечает. Наверное, поэтому все, что он говорил, звучало так убедительно и жизненно. Слушая его, я вновь почувствовал себя окутанным осенним туманом и инстинктивно передвинулся ближе к огню. Охотник рассказывал, как в октябре олени выходят на поиски самок, как они ревут в тумане. А иногда два самца, по-прежнему невидимые в тумане, затевают драку, и тогда раздается звук, будто трости тарахтят на вешалке.

Пару раз ему довелось наблюдать, как орел нападал на стадо оленей. Он долго кружил почти над самыми головами, чем привел стадо в состояние панического ужаса. Олени сбились в кучу и боязливо жались друг к другу. Лишь одна самочка — видно, самая боязливая — вдруг вскинула голову и бросилась наутек. Орел, видимо, того и добивался: он тут же оставил стадо и полетел за перепуганной самкой.