Читать книгу - "Полет шмеля - Анатолий Курчаткин"

Они уже прошли пруд, достигли кафе-стекляшки на его берегу со стороны Покровских Ворот, когда Вета внезапно остановилась, уткнулась лицом ему в грудь, взялась за борта его пальто и замерла так. Лёнчик обнял ее, похлопал по спине, погладил по плечу, по голове.

— Ну что ты, что ты, — приговаривал он. — Все будет нормально. Все ничего. Все нормально…

— Ничего не нормально, — глухо — первые слова за все время — уронила она, не отрывая головы от его груди. Помолчала — и как выдохнула: — Лёнчик! Я всех продала! Я продала! Лёнчик!

Он механически гладил ее по спине, по плечу, по голове, — не в состоянии осознать по-настоящему, в чем она сейчас призналась.

— Что ты говоришь, Ветка, что ты говоришь, — пробормотал он. — Не наговаривай на себя, перестань, что ты…

Теперь наконец она отстранилась от него. И, не выпуская из рук бортов его пальто, взглянула ему в глаза. Впервые с того момента, как вышла на улицу от следователя.

— Я не наговариваю! — каким-то рыком, словно голос у нее родился где-то в утробе, выкрикнула она. — Я всех! Всех! Всех назвала. И Лёвчика. Всех!

Вета зарыдала. По-прежнему не выпуская из рук отворотов его пальто, вся содрогаясь, кажется, потому лишь и держась на ногах, что держалась за него. Ей вообще было не свойственно чуть что — и в слезы, это должно было случиться что-то из ряда вон, чтобы она заплакала, за время, что прожили вместе, он ее слез почти и не видел.

— Лёнчик! — все так же рыком вырывалось у нее сквозь рыдания. — Лёнчик!.. Я не поняла, как это получилось. Ты не представляешь… Я испугалась! Они стали мне… Они сказали, что меня… Уголовники меня… Ты понимаешь? Они так смеялись!..

Он снова обнял ее, прижал к себе, опять принявшись похлопывать ее, гладить, но все так же он не мог найти в себе слов, которые принесли бы ей облегчение. И однако же следовало что-то говорить, и он блеял, стыдясь и ужасаясь тому, что исходило с его языка:

— Ну что же… Ну если так… Все ведь готовы. Сколько говорили: вот когда, вот если…

— Но это сделала я, я! — Вета, отталкивая его, ударила Лёнчика кулаками в грудь. — Как я теперь буду с кем-то встречаться?! Как мне глядеть в глаза? Я не смогу! Не смогу!

Лёнчик гладил ее и повторял:

— Ничего, ничего, Веточка… Все будет нормально, Веточка, все нормально…

— Дурак! Дурак! Что ты несешь! Какое нормально! Как мне теперь жить?! Как жить?! Я не смогу с этим жить! Я не смогу!

Она уперлась руками ему в грудь, изо всей силы, сколько в ней было. Он не отпускал, но такая неистовость была в ее желании вырваться из его рук, что в конце концов уступил, отпустил ее.

— Перестань, — проговорил он, с отчаянием ощущая, что помимо его воли в нем поднимается то неприятие ее, которое всегда испытывал, когда она бывала такой. Вот так же, казалось ему, была невозможна в своей самоупоенной безудержности Марина Цветаева. — Перестань. Ужасно, конечно. Но что же теперь. Придется теперь жить с этим. Куда деться.

— Но я же их всех продала! — снова закричала Вета. — Продала! Ты что, ничего не понимаешь? Осёл?! Ты осёл?! Нет, ты скажи, ты осёл?! Я за осла вышла замуж, да?!

— При чем здесь я? — вырвалось у Лёнчика. Нужно было снести ее наскок, он знал, что надо, и не снес.

— Да, ты ни при чем! — воскликнула Вета. — Ты совершенно ни при чем! А чей это друг был? Не твой? Как ты смел приводить его в дом?! Если бы не ты, то ничего бы! Ничего!

Нужно было снести все и сейчас, но Лёнчик опять не сумел этого.

— Меня-то уж не обвиняй, — сказал он.

— А кого?! — гневно ответила ему Вета. — Это мой друг детства? — Внезапно глаза ее налились гневом. — А! Ты хочешь сказать, это я во всем виновата? Что показала ему. Так? Так, да? Отвечай!

— Перестань, — все же Лёнчик еще держал себя в руках, не давал себе слететь с болтов. — Ничего такого я не говорил, не выдумывай.

— Ты подумал! — голос у Веты захрипел — она сорвала в крике связки, и перешла на шепот. Какой свирепый, какой раскаленно-кипящий это был шепот. — Ты подумал! Ты так думаешь! Уйди от меня! Уйди от меня, оставь меня, не хочу тебя видеть! Оставь, оставь! — уловив намерение Лёнчика снова обнять ее, сжала она руки в кулаки, топнула ногой. — Не подходи, оставь!

Как что-то оборвалось в нем, рухнуло, — он повернулся и пошел от нее обратно по бульвару, к Тургеневской площади. У них уже бывало так за эти годы: что-нибудь случалось — и на нее накатывало, обвиняла его Бог знает в чем, гнала от себя, он срывался и уходил: требовалось время остыть самому и чтобы остыла она. Время проходило, встречались — и как ничего не было.

Пройдет пять, десять, пятнадцать лет — Лёнчик все будет спрашивать себя и винить, корчась от боли: почему он оставил ее, как он мог уйти?

Он остыл, дойдя до другого конца пруда. Постоял, глядя на красноватую крошку гравия под ногами, — и что есть мочи понесся обратно к стекляшке кафе. Только бы она не ушла, только бы не ушла, стучало в нем.

Веты, однако, на прежнем месте не было. Ее не было ни у другого торца стекляшки, ни за нею. Он добежал до пересечения бульвара с Богдана Хмельницкого, где Хмельницкого переходила в Чернышевского, — ее не было. Под визг тормозов, наперерез автомобильному потоку, он перемахнул на Покровский бульвар, пробежал по нему метров сто — ее не было. Он помчался назад и рванул по Чернышевского к Садовому кольцу — Веты не было. Лёнчик вернулся к Покровским Воротам и еще полчаса кружил в их окрестностях, прочесывая дворы, — удача ему не улыбнулась. Оставалось надеяться, что, пока он кружит здесь, Вета уже вернулась домой.

Звонить с таксофона, выяснять, не вернулась ли, он не стал. Подошел 25-й троллейбус, Лёнчик сел на него и через двадцать минут был около дома. Веты дома не оказалось. Скоро придет, пообещал он набросившейся на него с недоуменными расспросами теще, перенимая у нее сына. Он ее не успокаивал, он так и думал: ну, не через полчаса, так через час, не через час, так через два…

Вета не появилась ни через час, ни через пять часов. Давно вернулся с работы тесть, стемнело — ее не было. Позвонили уже всем, к кому она могла бы зайти, — ни у кого она не объявлялась. Лёвчик, когда Лёнчик позвонил ему, проявил страшную активность: ничего не говоря Лёнчику, обзвонил по справочнику все больницы и, вновь возникнув в трубке, радостно объявил, что ни в один московский морг Вета не поступала, а значит, самое плохое исключено. Какой морг, что ты несешь, заорал Лёнчик.

«Гражданка Поспелова Светлана Сергеевна здесь проживает?» — спросил его какой-то деревянный мужской голос на утро следующего дня, когда он бросился к зазвеневшему телефону и сорвал с него трубку. И вот тут Лёнчика ударило. Это был такой голос, что в нем прозвучало все.

Звонили из отделения милиции в Новогиреево. Предлагая ему приехать к ним. «Что с ней?» — заставил себя спросить Лёнчик. Ему не ответили, и все полчаса дороги, пока, схватив такси, добирался до этого восемьдесят первого отделения, он тешил себя перемешанной с отчаянием надеждой: того, что имел в виду вчера Лёвчик, не произошло.