Читать книгу - "Аппендикс - Александра Петрова"

Обойти самую высокую колонну в мире в одну сторону, а потом – в другую. Обежать вокруг колонны в одну сторону, а потом – в другую. Пройти мимо колонны, ни в коем случае не наступая на трещины в асфальте. Пройти, наступая на каждую вторую. Посидеть у пьедестала. С южного угла, с северного, с восточного, с западного. С одного – виден четырехэтажный дом с маленькими оконцами внизу, за которым – река. Со второго края – другой дом, в котором не живут, и проход, ведущий в никуда. С третьей стороны, откуда обычно дует ветер, виден сад и дворец красно-коричневого цвета, который называют просто Зимний, потому что там есть зимний сквер, где Ал гуляет с детским садом, зимой. Чуть подальше пролегает еще одна, огромная река. С четвертой стороны виден полукруглый желтый дом-дворец с гигантской двойной аркой. На арке рвутся кони, шестеро бешеных коней, по краям – силачи с пиками, а в самом центре – дядька-птица в колеснице.

Каждое воскресенье я и отец идем на прогулку. Ал в сопровождении длиннющего человека идет на прогулку. Обычно они проходят через арку, в которой висят огромные часы. Мимо них идти довольно неприятно, потому что они контролируют. Контролируют всех и все на свете, и, когда Ал проходит этот отрезок, она обычно наклоняет голову вниз.

Осенью и весной на площади перед Зимним лежат железные конструкции, из которых долго строят трибуну. Каждый день туда-сюда маршируют солдаты, и рупор выкрикивает: «налеввó! направвó!» Потом проходит время, и на покрытую красным трибуну, доходящую до последнего этажа Зимнего, забираются мужчины в шляпах, а вся площадь заполняется людьми. Они маршируют с флагами, плакатами и воздушными шариками и, повернув головы в сторону трибуны, орут «Урра» в ответ на ее металлическое лязганье «Да здравствует».

Между землей и белесым небом, надо всеми нами колышется гигант с бородкой в черном пальто и кепке, с красным бантиком на груди. Когда проезжаешь под ним на плечах у отца, оказываешься прямо под его приподнятым ходьбой башмаком.

У Ал к нему странное чувство. Кто-то однажды сказал ей, что это ее дедушка. Но когда она подходит совсем близко, она никогда не смотрит на него, так же как на огромные часы под аркой. Дедушка Ал, о котором родители почему-то никогда не говорят, завладевает всей площадью и никакой специальной любви к Ал не выражает. В любой момент он может, если только пожелает, раздавить всю площадь вместе с Ал, сидящей на плечах у отца.

Вообще, в отличие от Оли, Ал многого боится. Я тоже боюсь всего большого. Боюсь птиц. Они раскрывают крылья. Тело, у которого есть крылья, – ужасно. Боюсь Марью-красу – длинную косу, то есть боюсь молчаливой красоты. Боюсь только что выпавшего тихого снега. Но все-таки высоты – нет, не боюсь, но мне хотелось бы отдаться ей, не обзаводясь крыльями.

В Александровском саду зимой цвет меняется вместе с уходящим днем. В одно мгновение из разноцветных дети делаются черными, синими, коричневыми или серыми. Темные фигурки снуют и копошатся. Очертания залезают на ледяные горки и съезжают вниз на санках, на картонках и на ногах. Неуклюже я карабкаюсь к ним, встаю перед ледяным крутым спуском и вдруг с высокой площадки лестницы вижу силуэты деревьев, отрезки угадываемой земли, пересекающиеся аллеи, которые никто не мог и представить пересекающимися, вижу все то, где только что была сама, и понимаю, что еще до перемещения в пространстве его можно вообразить.

Запакованный в шубы и рейтузы народ толкается, уже собралась кучка на площадке, другая замерла, повиснув на лестнице, а я не могу оторвать взгляд от финифтяного простора. Вдали видны огни светофоров и фар, светящиеся тельца двигающихся автобусов и троллейбусов, там происходит совсем другая жизнь. А в ближайшем низу высокий взрослый отрезает метр за метром журавлиными ногами, сужает круги: «Съезжай!» – показывает руками. Теснота шуб подталкивает к краю, сразу за которым срывается в пропасть черный лед. Ледяной каток длиннее нашего коридора и выше, чем проходит уровень моего бесстрашия, и все же на корточках, плюхнувшись под конец на попу, его можно как-то преодолеть.

«Смелые дети съезжают с горки на ногах. Залезь и спустись еще раз. На ногах».

Смелые дети живут своей жизнью. Они громко кричат, прыгают, бегают, дерутся и, как следствие, съезжают на ногах.

Принять решение стать отважным. Выйти на улицу с прямой спиной и высоко поднятой головой. Как подъемный кран или суслик.

Подумайте, что это случается с несчастными людьми? Они разъедаемы временем, наполненным смертоносной взвесью и укорами своей же совести. А кто ввинтил нам ее внутрь, как лампочку Ильича? Не сам ли сифилитичный Ильич?

Обнялись и запели замучен тяжелой неволей.