Читать книгу - "Радуга и Вереск - Олег Ермаков"

На башню Косточкин подниматься не стал, а пошел к церкви, видневшейся справа. Это был собор Авраамиева монастыря. Отсюда — рукой подать до пятиэтажки на краю оврага, в которой жил Охлопьев. Невольно Косточкин туда и пошел. Вспомнил, что и повод есть — забрать злосчастный фотографический фолиант. Или не забирать?

Но уже он видел на углу дома человека с мундштуком в зубах и дымящейся сигаретой. Неподалеку бродил задумчивый ярко-коричневый, с рыжевизною пес.

Аркадий Сергеевич оглянулся. Косточкин направился к нему.

— А, Павел. За талмудом пришли? — спросил Аркадий Сергеевич. — Сейчас, немного терпения, песик догуляет… Ну что, много удалось нафотографировать?

— Порядочно, — сказал Косточкин.

— Будьте уверены, через сто лет ваши наследники ощутят себя крезами. Издадут альбом…

— Надеюсь, его минует скальпель какого-нибудь батюшки с капустой в бороде, — с улыбкой заметил Косточкин.

— Знаете, некоторая бесноватость на сломе эпох неизбежна. Искусу реваншизма подвержены и святые отцы. Они же люди, — проговорил Аркадий Сергеевич, пуская струйку дыма. — Немножко большевики и чекисты. Это как в отношениях оперов и преступников: первых бывает трудно отличить от вторых после многолетней практики взаимодействия.

Косточкин с некоторым удивлением взглянул на старика.

— Не очень-то лестный отзыв, — проговорил он.

— Ну, как есть. Льстить — не мой конек. Верно, Санчо? — спросил он у подошедшего к ним пса.

Чау-чау внимательно взирал на Косточкина.

— Здравствуйте, дядя Аркаша! — крикнула выбежавшая из соседнего подъезда девочка в красной куртке.

Охлопьев обернулся.

— Мое почтение, Нелли!

За девочкой трусил белый кот. Оба они остановились перед чау-чау. Белый кот медленно выгибал спину и шипел.

— И так всегда. А сам и подходит, — заметил Аркадий Сергеевич.

— Бим, перестань! — попросила кота девочка.

— Белый Бим Без Черного Уха — таково его полное имя, — прокомментировал Аркадий Сергеевич, пряча мундштук. — Извини, Нелли, нам пора.

Они поднялись в квартиру. Хозяин предложил Косточкину проходить. Вымыв руки, пошел в кухню готовить чай. А Косточкин ходил вдоль стен и разглядывал картины. Башни и стена, бойницы, осыпи, овраги. Два или три портрета… Перед одним Косточкин задержался. На нем была изображена женщина за пианино. Но… Косточкин видел уже ее? Эти напоенные каким-то печальным светом глаза, губы. Да сегодня он ее и видел! Ту женщину, живущую на горе под собором.

— Странно, — пробормотал Косточкин.

Потом он перевел взгляд на другую картину…

— Да, здесь я попытался реконструировать обывательскую застройку Смоленска семнадцатого века, — сказал Аркадий Сергеевич, входя с железным подносом с чашками, блюдцами, ложками, печеньем и фарфоровым чайником. — Не в службу — принесите чайник.

Косточкин принес пышущий жаром чайник латунного окраса с черно-красными цветами на боках. Аркадий Сергеевич сел за стол и положил справа мундштук, спички и портсигар, по виду — серебряный. Косточкин снова приблизился к той картине и воззрился на деревянные дома, высокие заборы и стены с башнями на заднем плане. У крыльца одного дома стояла светло-коричневая лошадь. За домом высилась деревянная башенка. Направо виднелся силуэт монастыря, наверное Авраамиева.

— Это, конечно, вольная фантазия, — проговорил Аркадий Сергеевич. — А что прикажете делать? Мы ведь не в Толедо, где ничего выдумывать и не надобно: городской пейзаж тот же, что и в шестнадцатом веке. И даже в четырнадцатом. И раньше. Не так ли?

— Днем, при солнце, — сказал Косточкин, внезапно ярко вспоминая залитый светом каменный муравейник на горе.

— Бери и щелкай фотки, как орехи! — засмеялся трескуче и как-то неприятно Охлопьев. — Начинка другая. Все-таки здесь все было деревянным. Там — камень на камне. Но дух — дух одинаков.

Косточкину буквально днем или двумя-тремя днями раньше эти рассуждения казались чистым бредом. А сейчас — нет. Он с удивлением понимал, что не хочет возражать этому человеку в очках с толстыми линзами. И все-таки проговорил: