Читать книгу - "Рассечение Стоуна - Абрахам Вергезе"

Она пожала плечами:

— А ты знаешь, что у Фронта большие достижения? Ничего ты не знаешь. Об этом ведь не пишут в «Эфиопией Геральд». Однако вряд ли ты пришел поговорить о политике?

В недалеком прошлом такой прием меня бы больно задел.

— Хема передает привет. Гхош приглашает на ужин… Генет, ты прогуливаешь занятия в анатомичке. Никто за тебя вскрытий делать не будет. Если не появишься, получишь незачет.

Ее лицо, еще несколько минут назад полное жизни и любопытства, застыло.

— Спасибо.

Мне ужасно хотелось рассказать ей о болезни Гхоша, чтобы она начала думать не только о себе. И опять я попал под ее колдовское очарование. Все-таки я любил ее, любил отчаянно, несмотря ни на что. А наши пути явно расходились все дальше.

Извержение вулкана произошло, когда я был на последнем курсе и на практике осваивал хирургию. Придя как-то домой после занятий, я по лицу Хемы понял, что она знает. Приготовился к слезам и упрекам. Вместо этого она обняла меня.

Гхош сначала харкал кровью, потом кровь хлынула у него из носа. Тайное стало явным. Его уложили в кровать. Я заглянул к нему, потом мы с Хемой устроились за обеденным столом. Заплаканная Алмаз подала чай.

— Пожалуй, правильно, что он ничего мне не сказал, — проговорила Хема. Глаза у нее тоже были красные. — Сделать-то все равно ничего нельзя. Он старался показать мне себя с лучшей стороны. Я ни о чем не знала, и мне с ним было так хорошо. — Она повертела на пальце кольцо с бриллиантом, которое он ей подарил, когда они в последний раз продляли брачный договор. — Если бы я знала… может, мы с ним поехали бы в Америку. Я его спрашивала. Он сказал, что лучше останется здесь. Первое, что он видит утром, это я, и ничего ему больше не надо. Он так и остался романтиком. Забавно, но пару месяцев назад я почувствовала: все слишком уж хорошо, непременно случится какая-нибудь беда. Знаки были у меня перед глазами. Но я предпочитала их не видеть.

— Как и я, — вздохнул я.

Алмаз рыдала на кухне, плачущий Гебре размахивал Библией, раскачивался и декламировал библейские стихи, стараясь ее успокоить. Я вошел в кухню. При моем появлении Гебре сказал:

— Мы должны поститься за здравие его. Одной молитвы недостаточно.

Алмаз согласно закивала и, хоть и позволила мне ее обнять, прошептала запальчиво:

— Мы недостаточно молились. Вот почему нас постигло несчастье.

— Ты не видел Шиву? — спросил я Гебре.

— Его весь день не было, но сейчас он в мастерской, наверное.

К сараю мы с ним отправились вместе.

— Свиток с собой? — спросил Гебре, имея в виду лоскут бараньей кожи, на котором он изобразил глаз, восьмиконечную звезду, кольцо и королеву и красивым почерком переписал стих. Лоскут этот он туго скатал и втиснул в гильзу от патрона. На металлической оболочке Гебре нацарапал крест и мое имя.

— Да, он всегда со мной, — ответил я. Талисман я носил в портфеле.

— Если бы я сделал такой же доктору Гхошу, беда, наверное, обошла бы нас стороной.

Мой глубоко верующий друг восхищал меня. Стать священником в Эфиопии довольно просто. Архиепископу в Аддис-Абебе достаточно дохнуть в мешок, который потом привозят в провинции и открывают на церковном дворе при большом скоплении народа. Таким образом в сан посвящаются сотни людей. Чем больше священников, тем лучше — такова точка зрения эфиопской православной церкви.

Но тысячи и тысячи служителей культа — это чересчур, по мнению богобоязненных людей вроде Алмаз. Среди них немало пьяниц и вымогателей, для которых священство не более чем средство избежать голода, а при случае и удовлетворить прочие свои аппетиты. Последний негодяй, облеченный в сан, вправе сунуть ей под нос свой крест для четырехкратного поцелуя. Как-то она попалась мне расстроенная, одежда в беспорядке. Оказалось, она еле отбилась зонтиком от возжелавшего ее священника, хорошо, прохожие подсобили.

— Мэрион, когда я буду умирать, отправляйся на Меркато и приведи двух священников. Хоть умру, как Христос, по разбойнику с каждой стороны.

Но Гебре был не такой. По мнению Алмаз, он творил богоугодные дела: часами не отрывался от молитвенника, опираясь на молитвенный посох и не выпуская из рук четок. Даже когда он снимал облачение — косил траву, отправлялся куда-нибудь с поручением, стоял на страже у ворот, — тюрбан неизменно был на нем, а губы шевелились в молитве.

— Сделай Гхошу свиток, — попросил я Гебре. — С верой. Может быть, еще не поздно.

Шива только что вернулся. Я целую вечность не был в сарае, и беспорядок поразил меня: пол был усеян частями моторов и электроарматурой; узкая дорожка вела к тому месту, где среди кусков металла стояло сварочное оборудование; вдоль стен тянулись металлические стеллажи; с потолка свисали инструменты. На верстаке возвышалась гора книг и бумаг, за которыми Шиву было не видно. Я направился к нему. Он набрасывал чертеж какого-то каркаса — части приспособления, которое обеспечит лучший доступ к фистуле. Отложив карандаш, Шива выслушал меня. О случившемся он ничего не знал. Я рассказал ему правду о болезни Гхоша.

Шива молчал. Щеки его покрыла легкая бледность, но на лице мало что отразилось. Вопросов он не задавал. Я ждал, но, как видно, даже такая злая весть не сокрушила стену между нами.

Он был мне нужен. Наконец-то тайна больше не тяготит меня. В ближайшие дни мне понадобится его сила, но если так, я не могу ее принять. О чем Шива думает? Способен ли он вообще чувствовать? Я подождал-подождал и пошел восвояси. Нет, рассчитывать на брата не следует.

Но Шива меня удивил. Ту ночь и две последующие брат, свернувшись на тюфяке, проспал в коридоре у спальни Гхоша и Хемы. Так он выразил свою любовь. Увидев утром Шиву, скрючившегося на полу, Гхош был тронут до слез. У меня словно что-то оборвалось внутри, когда Хема мне об этом рассказала. На четвертую ночь Гхошу стало хуже, и я перебрался из его старого бунгало на нашу с Шивой кровать, на которой мы столько лет спали вместе, и убедил Шиву покинуть коридор. Спали мы плохо, стараясь держаться подальше друг от друга, за ночь несколько раз вставали взглянуть на Гхоша. Но к утру наши головы соприкасались.

У нас с Шивой была та же группа крови, что и у Гхоша. Свою кровь я даже сдал про запас, Шива от меня не отставал. Но переливания крови уже были неэффективны, к тому же опасно вырос уровень гемоглобина. Тромбоциты в организме Гхоша не работали, кровоточили десны и кишечник. Он слабел на глазах.

В больницу Гхош не хотел. Вскоре анемия вызвала одышку, и он больше не мог лежать. Мы перенесли его с супружеского ложа в любимое кресло в гостиной, под ноги подставили скамеечку.

Не торопясь, последовательно он повидался со всеми, кого любил, послал за Бабу, Адидом, Эвангелиной, миссис Редди и прочими партнерами по бриджу; я слышал, как они смеялись, предаваясь воспоминаниям, хотя, право же, было совсем не до смеха. Россказнями о прежних достижениях его попотчевала команда по крикету, в честь своего капитана они оделись в белое.