Читать книгу - "Ева Луна - Исабель Альенде"

Я оделась и наскоро покидала в сумку кое-какие вещи. На улице нас ждал автомобиль Аравены: директор телевидения дал Рольфу свою машину еще на рассвете, когда тот заехал к нему домой и вручил несколько катушек пленки, поведав о самой большой сенсации за последние годы. Негро довез Рольфа до дома директора, а затем уехал на джипе так, чтобы запутать следы и сбить с толку тех, кто, возможно, уже следил за ними. Директор Национального телевидения не привык вставать ни свет ни заря и, когда Рольф в общих чертах пересказал ему, что случилось накануне, решил, что все это ему снится. Чтобы окончательно проснуться, ему потребовалось полстакана виски и несколько затяжек первой за этот день сигары; лишь после этого он смог по-настоящему обдумать случившееся и прикинуть, что делать со свалившимся ему в руки информационным богатством; впрочем, Рольф не был настроен на долгие беседы с перерывами на столь же долгие размышления и сразу попросил у директора ключи от машины, объяснив, что его работа еще не закончена. Аравена протянул ключи, напутствовав его почти теми же словами, какими встретила меня Мими: не ищи неприятностей на свою голову, сынок. Я их уже нашел, ответил Рольф.

— Ты машину водить умеешь?

— Курсы закончила, но практики у меня нет.

— У меня просто глаза слипаются. В это время дня по воскресеньям движения в городе почти нет, поезжай медленно и ничего не бойся. Выезжай на дорогу в Лос-Альтос и по ней в горы.

Несколько испуганная и взволнованная, я устроилась за рулем этого шикарного линкора, обитого изнутри красной кожей, негнущимися пальцами вставила ключ в замок зажигания, завела мотор, и мы медленно поехали по улице. Через две минуты мой друг уже отключился и не просыпался до тех пор, пока я не растолкала его через два часа на очередном перекрестке, чтобы спросить, в какую сторону ехать. Так в то воскресенье мы и приехали в колонию.

* * *

Бургель и Руперт встретили нас радостно и, пожалуй, даже чересчур шумно; пусть это и не совсем соответствовало нашему настроению и желанию не привлекать к себе внимания, но мы с Рольфом понимали, что в данной ситуации сопротивляться бесполезно. Первым делом дядя и тетя постановили, что племянника нужно положить в ванну и дать ему хорошенько отмокнуть, потому что, даже поспав несколько часов, он по-прежнему выглядел донельзя измученным, словно человек, случайно уцелевший после землетрясения. Рольф с удовольствием предался блаженной нирване в воде, и, пока смывал с себя дорожную грязь, в дом прибежали две его кузины, которые просто умирали от любопытства: как-никак двоюродный брат впервые приехал к родным с женщиной. Я столкнулась с ними на кухне, и примерно с полминуты мы взаимно изучали, оценивали и обмеривали друг друга, поначалу с вполне естественной в такой ситуации подозрительностью, но затем уже куда более добродушно и приветливо. В этом негласном соревновании на одной стороне выступили две пышнотелые блондинки с пухлыми щечками, одетые в расшитые юбки, накрахмаленные блузки и пикантные кружевные переднички, которые они носили по выходным, чтобы произвести впечатление на туристов; по другую сторону если не баррикады, то во всяком случае разделительной линии находилась я, куда менее роскошная и внешне не столь эффектная. Сестрички оказались точно такими, какими их описывал Рольф, вот только на десяток лет старше; судя по всему, в его памяти и воображении они навсегда остались юными девушками, над которыми время и старость не властны. Полагаю, они обе с первого же взгляда почувствовали во мне соперницу и, наверное, немало удивились тому, насколько я на них не похожа. Скорее всего, им бы польстило, если бы Рольф привез в колонию женщину, похожую на них самих. И все же природная доброжелательность взяла верх над ревностью, и буквально через минуту я почувствовала, что сестры приняли меня как родную; они сходили за детьми и похвастались ими передо мной; затем я была представлена их мужьям — большим добродушным увальням, от которых исходил восхитительный аромат свечей. Сестры помогли родителям приготовить обед, и вскоре я уже сидела за столом в окружении приветливых и гостеприимных людей, чувствуя себя едва ли не полноценным членом семейства. В ногах у меня дремал щенок немецкой овчарки, на тарелке передо мной лежал огромный кусок свиного окорока с горой картофельного пюре; в общем, я ощутила себя так далеко от тюрьмы Санта-Мария, от Уберто Наранхо и от поддельных гранат из Универсального Материала, что, когда хозяева включили телевизор, чтобы посмотреть новости, и на экране появился какой-то штабной офицер, рассказывавший о деталях побега девяти повстанцев, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы понять, о чем вообще идет речь.

Весь покрытый потом и трясущийся, словно загнанный в угол, начальник тюрьмы заявил, что группа террористов организовала штурм вверенного ему учреждения с использованием вертолетов, гранатометов и пулеметов; тем временем внутри тюрьмы преступники перебили большую часть охраны, забросав часовых невесть откуда взявшимися бомбами. Развернув перед камерой план тюрьмы, он дрожащими руками взял указку и подробно описал все перемещения заговорщиков по охраняемой территории, начиная с того момента, когда они выбрались из камер, и до их исчезновения в непроходимой сельве. Я не могу объяснить, откуда у мятежников появилось оружие, бубнил начальник тюрьмы, ума не приложу, как они его пронесли через металлодетекторы, гранаты просто как будто материализовались у них в руках. В субботу, в пять часов вечера, когда заключенных собирались отвести в уборную, перед тем как вновь запереть в камерах, те стали размахивать гранатами перед часовыми и конвоирами, угрожая взорвать себя вместе с охраной, если им окажут сопротивление. По словам начальника тюрьмы, бледного как смерть и с двухдневной щетиной на щеках, дежурная смена охраны оказала ожесточенное сопротивление, но выхода у них не было, и им пришлось сложить оружие. Эти доблестные защитники родины — в настоящее время находящиеся в Центральном военном госпитале и получившие от командования распоряжение ни с кем не общаться, особенно с журналистами, — были ранены выстрелами в упор и заперты в одном из карцеров, что помешало им своевременно дать сигнал тревоги. Одновременно с тем, что происходило в секторе особой охраны, сообщники бежавших затеяли массовые беспорядки в центральном дворе тюрьмы, а многочисленные диверсионные группы нападавших перерезали провода электроснабжения, взорвали взлетно-посадочную полосу аэродрома, находящегося в пяти километрах от острова, устроили завал на дороге, преградив таким образом путь моторизованным группам поддержки, и похитили патрульные катера. Затем они перекинули тросы с крюками через стены тюрьмы и подвесили к ним веревочные лестницы, по которым и бежали пленные мятежники, завершил свой доклад начальник тюрьмы, в руках которого указка просто ходуном ходила. После выступления офицера службы охраны на экране появился диктор, сообщивший сухим, будто сдавленным голосом официальное мнение властей о случившемся: по всему выходило, что речь идет о крупномасштабной диверсии международного коммунизма, что мир на континенте висит на волоске и что сами власти будут без устали проводить все необходимые мероприятия, чтобы как можно скорее схватить виновных в этом чудовищном преступлении и установить всех их сообщников. Выпуск новостей подытожило короткое сообщение: генерал Толомео Родригес назначается главнокомандующим Вооруженными силами.