Читать книгу - "Пыльная зима - Алексей Слаповский"

Неделин помнил, что дверь в квартиру Куролапова, если это обиталище уместно назвать квартирой не запиралась, поэтому не стал звонить или стучать, а пошел прямо на балкон.

Куролапов возлежал на подушках в окружении трех красавиц. Подобным народ дал прозвище «синюхи» или «синеглазки». Первое прозвище оправдано синевой их подбитых своенравными кавалерами скул, синевой также, но уже с багровым оттенком, их алкогольных носов и щек, синевой дешевых косметических теней, которыми они густо намазывают веки, а второе – тем, что они в действительности в большинстве своем почему-то синеглазы. Красавицам было: младшей – около тридцати, старшей – не менее сорока. Средняя выглядела одновременно и на тридцать, и на сорок, и дело тут не во внешности, а в том, что глаза ее смотрели тускло, вне момента, как бы из всей прожитой жизни разом. Устало.

– Альберт пришел! – закричал Куролапов. (Какой еще Альберт ему приснился?) – Сейчас выпьем! Альбертик, дай денежку. Сейчас, девчонки! – и вытеснил собой Неделина в комнату, закрыв двери на балкон.

– Ты кого привел? – спросил Неделин.

– Я не понял! – возмутился Куролапов. – Ты просил бабу, а я тебе сразу трех! В чем претензии?

– Мы говорили о двоюродной сестре. Которая это самое. Проститутка.

– Все правильно! Любка и Сонька, сестры мои двоюродные, они проститутки, как заказано. А Нинка, иха подруга, она не проститутка, но выпить любит, а если захочешь, то пожалуйста. Все со справками, никогда не болели. Отличные женщины, я тебе говорю!

– Валютная проститутка, – напомнил Неделин, уже понимая, что Куролапов наврал.

– Можно и без баб обойтись, – сказал Куролапов. – Что нам, умным людям, поговорить не о чем?

– Беги за вином, – сказал Неделин.

Он улегся на балконе среди подушек, не стесняясь разглядывал красавиц, изумляясь их уродству, их нелепым потасканным нарядам, их жадности к вину, их мутному хмелю, их грязным загорелым рукам, их беззубым ртам, их попыткам говорить при постороннем культурно, но попытки эти не удавались, дамы срывались то и дело на привычный мат. Куролапов, мигом обернувшийся, блистал, рассказывая срамные анекдоты.

– Музыки нету, – пожалела Нина, старшая. – Зачем проигрыватель пропил, Куролапов?

– Я сам музыка! – сказал Куролапов и принес из комнаты гитару, на которой уцелело только три струны.

Женщины, однако, отнеслись к гитаре серьезно, сели поудобнее, но и строже: приготовились.

– На Муромской дороге! – сказал Куролапов и стал нащипывать струны, верно и чисто выводя мелодию песни. Начала тихим грудным голосом Нина, подхватила Соня, средняя, тоже тихо и глубоко, а на припеве высоко, но без баловства и лишнего ухарства, как это бывает в пьяном застолье, вступила младшая – Люба. Куролапов аккомпанировал, сам не пел, только изредка вплетал в песню низкую басистую ноту, он глядел на женщин внимательно, а они старательно, как школьницы, следовали указаниям его головы, он дирижировал ею, показывая и такты, и необходимую высоту звука.

Песня кончилась, и только тогда женщины дали себе волю – заплакали. Куролапов зарыдал. Неделин почувствовал, как щиплет в глазах.

– Вы, – сказал он Любе, взяв ее за руку и проникая в ее синие глаза, – кто по профессии?

– Минетчица! – ответила за нее Нина.

– У вас есть дети? – не обратил внимания Неделин.

– Детей топим в унитазе! – опять ответила за нее Нина.

Куролапов ударил ее гитарой по затылку (струны загудели):

– Не лезь, дай человеку пообщаться!

– А чего тут общаться? – сказала усталая Соня. – Шли бы в комнату. Любка, видишь, мужчина не терпит. Не динамь.

– А я что? – Любка шустро подхватилась, потащила за руку Неделина. – Пойдем, любимый! – кричала она. – Пойдем, золотой! Сю-сю-сю, холосенький маль-сик! Ся-ся-ся! Бу-бу-бу! Ня-ня-ня!