Читать книгу - "Доктор Данилов в госпитале МВД - Андрей Шляхов"

— Кто о чем, а вшивый о бане! — прервал монолог Чернова Роман Константинович. — Виктор, кто тебя на сей раз обидел?

— Я сам кого хочешь обижу! — вскинулся Чернов. — Порву не глядя.

— Скорее заболтаешь до смерти, красноречивый ты наш! — перебил начальник. — Надеюсь, что ты уже выговорился и доложишь о больных по существу, без философии.

В ожидании «большого» обхода с начальником отделения и сдающим дежурство Черновым Данилов начал свой «маленький» обход — знакомство с больными плюс оценка основных показателей. Отделение было загружено по полной — семь человек. Как везде принято, шестикоечное отделение на самом деле имело девять коек — шесть основных и две резервных, стоявшие в зале, и однокоечный бокс с тамбуром и санузлом. По идее бокс предназначался для пациентов с инфекционными заболеваниями, на деле это была реанимационная вип-палата с непременным телевизором на потолочном кронштейне.

На шум у входа в отделение Данилов поначалу не обратил внимания. Каталка не громыхала (по идее медицинская каталка на резиновых колесах должна катиться бесшумно, но это только по идее), значит, никого не привезли. Но вскоре громкость разговора увеличилась, и по доносившимся обрывкам фраз Данилову стало ясно, что кто-то настойчивый и непреклонный хочет видеть доктора. Для общения врачей с родственниками больных установлены специальные часы — с тринадцати до четырнадцати и с восемнадцати до девятнадцати, но не все могут приехать в это время, да и мало ли какая может случиться нужда?

Данилов подошел к двери. Медсестра Наташа обернулась, сделала круглые глаза, сигнализируя о том, что общаться с женщиной, стоящей по ту сторону «границы» — порога реанимационного отделения, непросто.

— Идите работайте, Наташа, я поговорю, — сказал Данилов.

Он вышел в коридор, закрыл за собой дверь и представился молодой брюнетке в строгом светло-сером деловом костюме:

— Дежурный врач Данилов. Слушаю вас. Если можно, потише, здесь все-таки реанимация.

— А другой доктор, лысый такой и в очках? — понизив голос, спросила женщина.

— Он на конференции, вернется минут через десять-пятнадцать, можете подождать его здесь.

— Нет, я тогда лучше с вами! — Словно боясь, что Данилов уйдет, женщина схватила его за руку. — У меня всего один вопрос!

— Слушаю вас, — повторил Данилов, мягко высвобождая руку. — Только сначала представьтесь, чтобы я знал, с кем имею честь…

— Я племянница Зявкина, которого вчера перевели к вам из пульмонологии.

Зявкина Данилов уже осмотрел.

— А звать вас как?

— Марина.

— Могу вас, Марина, немного обрадовать — статус купирован, скорее всего, ваш дядя сегодня вернется в отделение.

— Вы не шутите? А вы не перепутали?

— Я разговаривал с ним пять минут назад.

— А легкие слушали?

— Слушал и давление измерил. Сейчас придет начальник и будет общий обход, после которого решится, кого сегодня переводим, а кого оставляем. Но насколько я понимаю, ваш дядя — один из первых кандидатов на перевод.

— А почему медсестра мне этого не сказала?

— Потому что сестры не дают никакой информации о больных. Таковы правила.

— Но с ним точно все в порядке?

— Скажем так — он компенсировался, перестал задыхаться, вернулся в свой обычный жизненный ритм.

— А что с ним было?

— Астматический статус, если по-простому — то сильный и затянувшийся приступ астмы. Такое бывает.

— А ваш напарник так нас напугал. — Женщина покачала головой. — Мы с сестрой примчались к вам вчера вечером, когда узнали, что дядю Мишу перевели в реанимацию. Так нам все в таком мрачном свете представили… Смешали все в кучу — и отек легких, и фатальную надпочечниковую недостаточность, и нарушения психики. Мы всю ночь в Интернете самообразованием занимались. Неужели нельзя было просто сказать, что это астматический статус, и что есть надежда на поправку?

«Можно было, — подумал Данилов. — Только об этом уместнее спрашивать не меня, а Чернова».

— Видите ли, Марина, — сказал он, — это постфактум легко оценивать случившееся, а в момент приступа надо помнить и о возможных осложнениях, учитывать самые худшие варианты…

— Учитывайте на здоровье, кто вам мешает?! — Женщина повысила голос, но Данилов приложил указательный палец к губам, призывая ее говорить потише. — Извините. Помните, учитывайте, но зачем родственников так пугать, чуть ли не до усрачки, прошу прощения за выражение! Мы же места себе не находили!

— Давайте будем радоваться тому, что сейчас у нас все хорошо, ладно?

Данилов улыбнулся и, не дожидаясь ответа, скрылся за дверью, чтобы не принимать даже пассивного участия в заочном обсуждении поведения своего коллеги. Если есть претензии к доктору, то их следует изложить ему или его начальнику, а не другим докторам, которые тут вообще ни при чем.

— Как вы ее сразу погасили! — похвалила Наташа. — У нас только Роман Константинович так умеет.

— Никого я не гасил, просто поговорил с человеком.

— Владимир Александрович, зайдите ко мне на минуту! — пригласила, выглянув из своего кабинета, старшая сестра Любовь Дмитриевна.

Кабинет старшей сестры был одновременно и аптечным складом отделения. Подобное практикуется чуть ли не повсеместно, потому что выделять для хранения лекарств, полученных из общей аптеки, целую комнату — это очень жирно. Не так ведь много этих лекарств, примерно трех-четырехдневный — максимум недельный — запас.

— Вы собираетесь участвовать в наших «поздравлялках»? То есть сдавать деньги на подарок к дням рождения? — Любовь Дмитриевна говорила быстро, практически не делая пауз между словами. — Мы скидываемся по триста рублей, чтобы подарки были мало-мальски значимыми — чайник, мясорубка, фен, набор посуды, парфюм. Деньги в конверте не дарим — подарок должен быть подарком, вещью!

— Собираюсь, — ответил Данилов. — Дело хорошее.

— Тогда я запишу вас в свою «подарочную» тетрадку. — Тетрадка была потертой и по перегибу проклеенной скотчем, явно служила не первый год. — У вас, кстати, когда день рождения?

— Двадцать второго июля.

— Так вы — матерый Рак? — удивилась Любовь Дмитриевна, открывая тетрадку.

— Почему «матерый» и почему вы так удивляетесь? Разве я больше похож на Скорпиона?

— Матерый, потому что родились в последний день Рака, а впечатление производите… — Любовь Дмитриевна закатила глаза, словно прислушиваясь к внутреннему голосу, — …по впечатлению вы — Стрелец.

Настал черед удивляться Данилову. Вообще-то он не верил во всю эту зодиакальную галиматью, а на вопрос о том, кто он по знаку Зодиака, отвечал что в голову взбредет (чаще всего почему-то назывался Козерогом или Девой), путая знакомых несовпадающими ответами. Но тем не менее Данилов помнил, что Стрельцов принято считать веселыми обаятельными оптимистами. Кое-какой оптимизм у Данилова имелся, но вот весельчак-обаяшка из него был никудышный.