Читать книгу - "Проделки Джинна - Андрей Саломатов"

Урусов сидел смирно, с прямой спиной и опущенным взглядом. Ему было приятно слушать о себе хвалебные слова и радостно, что все эти милые люди сидят за его столом. Павлу Васильевичу захотелось немножко продлить удовольствие, хотя бы ненадолго растянуть разговор о себе.

— Не люблю жить в свинарнике, — сказал он и посмотрел на Ольгу Борисовну.

— Не терплю грязи. Человек тем и отличается от животного, что содержит свое жилище в порядке.

— А животные разве не… — начал было Трапезников, но Марина Владимировна ткнула его локтем в бок и тихо проговорила:

— Молчи. Куда лезешь?

— Так, значит, за тебя, Паша, — поднял рюмку генерал, и все потянули через стол руки, чтобы чокнуться.

Вторая половина вечера пролетела куда быстрее — с выпитым время набирало обороты, — и Урусов почти физически ощущал, как стремительно пролетают минуты и приближается конец праздника. Часы показывали четверть двенадцатого. Генерал чинно вальсировал на тесном пятачке с монументальной Трапезниковой. Ее муж замысловато отплясывал под ту же музыку с Ириной. Иван нетвердой рукой ковырялся вилкой в тарелке, а Павел Васильевич с Ольгой Борисовной сидели во главе стола, словно молодожены, и, устало улыбаясь, смотрели, как гости танцуют.

Наконец все вернулись за стол. Трапезников сразу же принялся разливать остатки водки, но, не увидев своей рюмки, состроил недовольную мину.

— Лимит исчерпан, — сказал он и налил себе лимонада.

Как всегда, ближе к полуночи разговор почти замер. Гости изредка перекидывались фразами и не загорались, если кто–то пытался их растормошить. Видно было, что все утомились: генерал дремал в кресле с рюмкой в руке, Трапезников рассказывал Ирине, как правильно штопать носки, а Марина Владимировна, положив подбородок на плечо мужа, иногда встревала в разговор, но только для того, чтобы подчеркнуть его достоинства.

— Чего штопать, их выбрасывать надо, — пьяно бормотал Иван.

— Сиди уж, — пыталась отмахнуться от него Ирина.

— Да если я начну штопать, мне работать некогда будет, — не унимался Иван.

Урусов осоловело смотрел на гостей, но не слушал, а думал о своем: «Кажется, я сегодня немного перебрал. Еще со стола убирать…»

— Я помогу тебе прибраться, — словно подслушав его мысли, сказала Ольга Борисовна.

— Да, спасибо, — ответил Павел Васильевич и встал. — Чай–то кто–нибудь будет? Торт есть, — громко обратился Урусов к гостям.

— Будем–будем, неси, — за всех ответил Трапезников.

Ольга Борисовна принялась убирать со стола грязные тарелки, а Павел Васильевич ушел ставить чайник. Когда она появилась на кухне и поставила тарелки в мойку, Урусов как можно бодрее спросил:

— Хорошо сегодня посидели, правда?

— Очень, — ответила Ольга Борисовна. Она стояла посередине кухни и будто ожидала, что он еще скажет, а Павел Васильевич, как это с ним часто случалось незадолго до расставания, от волнения сделался молчаливым. Он тужился придумать какую–нибудь интересную фразу, чтобы если и не произвести на нее сильное впечатление, то хотя бы развеселить Ольгу Борисовну. Но в голове у него вертелась одна ерунда: «Завтра суббота», «На улице потеплело», «В Италии землетрясение…».

— А кстати, слышали, в Италии проснулся вулкан? — сказал он.

— Да, я смотрела по телевизору, — ответила Ольга Борисовна. — Хорошо, что у нас нет вулканов…

— Да, вулканов нам только и не хватало, — засмеялся Урусов.

Ольга Борисовна взяла торт.

— Я отнесу, — вопросительно глядя на него, сказала она.

— Я сам. — Павел Васильевич тоже взялся за коробку, накрыв ладонями ее пальцы. Какое–то время они простояли так, не говоря друг другу ни слова. От прикосновения к ее рукам Урусов испытывал какое–то сладостное возбуждение. Она же смотрела на него и кротко улыбалась, будто говоря: «Ну же… Я согласна…» Чайная часть вечера прошла как–то скомканно — все выглядели сонными, а сам хозяин особенно. Когда же стрелки часов остановились на двенадцати, Павел Васильевич отнес на кухню почти не тронутый торт и чайник. Затем вернулся, по очереди выпустил из замолкших гостей воздух, сложил их и начал убирать в коробку. Ольгу Борисовну он всегда оставлял напоследок — не хотелось прощаться. Когда он ее складывал, она смотрела на него немигающими голубыми глазами и улыбалась привычной улыбкой.

— До пятницы, Оленька, — сказал Урусов и погладил ее по голове. За стеной раздался громкий хлопок, похожий на выстрел. Павел Васильевич догадался, что сосед–художник снова напился и ткнул в кого–то из гостей зажженной сигаретой. Это означало, что завтра он снова придет, будет просить резиновый клей и врать насчет надувного матраса, который надо заклеить и вернуть родственнику, или плести что–нибудь про велосипедную шину.

— А у нас все же лучше, — глядя в коробку, с задумчивой улыбкой проговорил Урусов. — Правда, Оленька?