Читать книгу - "Девочка, которая зажгла солнце - Ольга Золотова"

этим смехом заполнить всю столовую, город и даже целый мир — утопить его в звучании своего голоса, чтобы каждый мог взять себе кусочек и попробовать с благодарной улыбкой. Ученики проходили мимо рядов со столами, оборачивались и крутили пальцами у висков, а она все смеялась, не в силах остановиться, а Джек удивлялся новой знакомой с каждой секундой все больше и больше, как невиданному раньше цветку или редкой бабочке.

Вдруг она бросила короткий взгляд на часы, коротко извинилась, и кудрявый вихрь умчался прочь за считанные мгновения, так, что мальчик едва успел крикнуть вслед убегающей короткое:

— Так как тебя зовут?

Голова ненадолго потерялась в толпе других таких же голов движущейся постоянно толпы, и Джек уже не надеялся на ответ, но вдруг коса показалась среди чужих плеч и спин, и вот уже девочка перекрикивает общий шум и снова заходится смехом, исчезая в человеческом потоке на этот раз окончательно:

— Кэти Джонс!

А мальчик долго еще сидел за этим самым столом, уткнувшись подбородком в сложенные замком руки, но мысли беспорядочно вертелись, словно желали броситься вслед за странной знакомой, но не могли, стиснутые клеткой из плоти и костей — им оставалось лишь метаться из стороны в сторону, и Дауни забылся внутри самого себя, не замечая происходящие вокруг вещи.

Лишь спустя пару дней ему предстояло узнать чуть больше об этой чудной девчонке — к примеру, то, что она находится с ним в стенах одного и того же класса, так близко, но в то же время недосягаемо. «Я не думал, что это делается так легко», — подумал он тогда, и сейчас эти слова пронеслись перед глазами повторно в виде небрежно выведенных каракулей. «Можно запросто улыбнуться, и весь мир на тебя взглянет с такой же улыбкой. Как она сделала это? Да и что вообще сделала? Всего лишь поделилась сладким — мало ли кто не может подойти к голодному с виду ребенку и угостить лишней конфетой, но… Здесь что-то было. Другое, необъяснимое для человека, но такое, что он чувствует где-то глубоко в душе и не может выразить никаким из известных способов; как фраза, которую произнести невозможно, потому что рот крепко зашит толстыми красными нитями; или птицы, рвущиеся сквозь ребра к далекому свету, разрывающие когтями плоть до кровавых рубцов, но не способные пробить тонкий слой кожи, и вынуждены по одной умирать в своей темнице. И я тоже это ощутил, вот только что именно — сам не знаю, как будто стал трехлетним и разучился разговаривать. Хотя, может быть дети потому и счастливые — им ни о чем не нужно переживать, нечего решать или обдумывать — для них все настолько забавно и просто, что хочется снова стать беззаботным ребенком и быть всеми горячо любимым. Все обожают маленьких детей, а большие уже толком никому не нужны, вот где ирония жизни».

— Ваш завтрак, мистер Дауни, — раздалось откуда-то издалека, и парню пришлось спешно покинуть мир иллюзий. Над ним нависала запыхавшаяся Хлоя, бережно прижимая к себе два наполненных доверху подноса. — А теперь вернемся к прерванному разговору, если ваше самолюбие удовлетворено.

Дауни посмотрел на поджаренную лепешку, политую каким-то непонятным с виду джемом ярко-желтого цвета, и лепешка взглянула на него в ответ со злобной насмешкой. Даже чай сегодня выглядел менее аппетитным и горячим, чем обычно — все решило сговориться против юноши и задавить его для начала морально, чтобы после без особых усилий одержать легкую победу над ослабленным и униженным существом.

— Почему так почтительно-вежливо, мисс Робертсон? — холодно спросил Джек, отправляя в рот первый кусочек, обильно политый сиропом. — Неужели вы хотите продолжить беседу в таком тоне? Неподходящий выбор для подобного места — нас могут понять неправильно.

— Мне не нужно, чтобы понял кто-либо еще. Пойми ты, и разойдемся как можно быстрее и по-мирному.

Снова повисла непонятная тишина, но никто не спешил вставлять спасительное слово или вмешиваться; оба молча и сосредоточенно жевали, хоть и были совсем не голодны. Джек подумал вдруг о том, что люди боятся каких-то глупых пустяков, вроде тяжелого разговора, перед которым долго собираешься с силами и мыслями, соскребаешь ногтями из внутренностей все то, что сейчас должно быть показано важному для тебя человеку, но… Стоит только извлечь нужное, как оно тут же рассыпается на тысячи кусочков, и говорить больше не о чем, а хочется только исчезнуть и взять обратно с десяток прошлых поступков и нелепо брошенных фраз. «Мы смешные», — заключил он, делая глоток крепкого чая без сахара и стараясь не скривить от отвращения лицо. «Выглядим так смело, будто прямо сейчас готовы сделать первое пришедшее в голову, вот только признаться в сокровенном не можем. Не уверен, что ей настолько нравится этот черничный йогурт, чтобы есть его с таким удовольствием. Ты боишься, но мне это не очень понятно. Ясно только одно — под этой наделанной резкостью и грубостью, одетой в обтягивающую кофточку с большим вырезом и подкрашенной искусственной кораллово-красной улыбкой, скрывается маленький, жмущийся от страха и робости ребенок. Он мечется внутри тебя, не дает ни секунды покоя, из-за чего ты иногда вздрагиваешь, мигом делая вид, будто прикусила язык или случайно обожглась кипятком; хочет рассказать мне все, что ты сегодня принесла, но эта самая девушка, облизывающая ложку от остатков десерта, ему мешает, сковывает кроху невидимыми цепями. Не будь глупой, Хлоя, я же вижу, ты выжидаешь. Главное, не переборщи с паузой».

Видимо, почувствовав на себе испытывающий взгляд Джека, Робертсон с издевкой спросила:

— Нравится обед? Или нужно было взять что-то другое? Там было огромное количество вариантов, но, по-моему — этот самый лучший.

Дауни хмыкнул, а девушка начала медленно мешать ложечкой нежно-фиолетовую смесь, иногда бросая косые взгляды на сидящего напротив, но не решаясь приступить к самой важной части совместной трапезы. Наконец, брюнет не выдержал; еще раз приподнес стакан с чаем к губам, делая еще один горький глоток, как будто это могло чуть придать ему уверенности, и тихо сказал:

— Не хочу врать, что мне приятна твоя компания, но… Мы ведь не просто обедать сюда пришли, верно? Если нет — тогда прими мою искреннюю благодарность, было действительно вкусно, ведь, кто знает, когда меня еще накормят овсяными лепешками за чужой счет. А если мы и вправду пришли для чего-то существенного, то я весь во внимании.

Хлоя подавила вырвавшийся случайно смешок и сделала глубокий вдох, наверное, один из самых глубоких за всю ее уже прожитую жизнь. Медовые глаза сначала несколько помутнели, блеснули