Читать книгу - "Под чужим именем - Виктор Семенович Михайлов"

законопроект, разрешающий въезд в Америку значительного числа «перемещенных лиц», «индивидуальных союзников», как их назвал Трумэн. Так в начале сорок седьмого года я оказался в Америке, в штате Мэриленд, недалеко от города Балтимор, на благоустроенной ферме «Денис» в качестве рабочего. По воскресеньям я и мой приятель отправлялись в Балтимор; у Антонио Конти всегда были деньги. Он говорил мне, что богатые родственники, живущие в Ливорно, его регулярно поддерживают. Денежные переводы я видел собственными глазами, но писем Антонио никогда не получал.

Однажды мистер Грэсби, управляющий фермы, послал меня в Балтимор уплатить две тысячи долларов по страховому полису. Почему его выбор пал на меня и зачем нужно было пересылать в Балтимор наличные деньги? Эти вопросы, к сожалению, я задал себе слишком поздно, а тогда, польщенный доверием Грэсби, вместе с Антонио отправился в город выполнять возложенное на меня поручение. В Балтиморе мы зашли подкрепиться с дороги, а через час уже мертвецки пьяные валялись в номере гостиницы. Когда я пришел в себя, был уже вечер. Я спохватился и пощупал карман, но денег не было. Бросился к спавшему Антонио и не мог разбудить его. Две тысячи долларов, доверенные мне мистером Грэсби, исчезли. Меня судили в Балтиморе. В течение месяца я должен был вернуть эти деньги или мне грозило три года тюрьмы. Перспектива тюремного заключения приводила меня в отчаяние, но Антонио Конти сказал мне, что он нашел выход из положения: я должен только написать безобидную географическую статью об Алтайском крае, который хорошо знал. За эту работу можно будет получить так необходимые мне две тысячи долларов.

Утром мы оказались в Балтиморе у небольшого особняка за высоким забором. Медная дощечка на двери извещала, что здесь «Мэрилендское географическое общество». Нас принял очень вежливый человек с внешностью ученого, а через час я выходил с контрактом и тысячью долларами в кармане. Через две недели по контракту с Мэрилендским географическим обществом я сдал рукопись: «Географический и экономический очерк Алтайского края». Рукопись была принята, и я получил остальную тысячу долларов.

Примерно еще через неделю меня снова письмом пригласили в Географическое общество. Когда я вошел в кабинет, навстречу мне поднялся совершенно незнакомый человек и назвал себя Джемсом Брайтом. Он показал мне свои документы сотрудника Центрального разведывательного управления (Сентрал интеллидженс эдженси), кратко именуемого Си-Ай-Эн. Когда я выразил недоумение и заявил, что никакого отношения к этой организации не имею, Брайт рассмеялся и сказал: «Сведения о Туркестано-Сибирской железной дороге, промышленности и рудных ископаемых Алтайского края носят характер как раз тех сведений, которые интересуют Си-Ай-Эн, а полученные вами здесь деньги уже прочно связали вас с нашей организацией». Затем он показал мне фотокопии расписок и отдельные выдержки из моей рукописи. Все это означало, что я с этого дня стал постоянным сотрудником Си-Ай-Эн и получил кличку «Фрэнк».

Через неделю меня перевезли вверх по реке Гудзон, на глухую ферму «Рид фарм», расположенную в лесу недалеко от города Соффрен. Здесь в числе еще пяти человек, совершенно изолированных друг от друга, я изучал двустороннюю радиосвязь, микрофотографию и тайнопись. Здесь же я позже встретил Астахова, Гудима и Симченко. Они были завербованы немецкой разведкой еще в лагере, а позже использованы американцами. Смеясь над моей доверчивостью, они вспоминали историю с газетной провокацией по поводу их расстрела. В пятьдесят первом году меня…

— Какова дальнейшая судьба этих предателей? — спросил подполковник Зубов.

— Не знаю, я их потерял из виду, но думаю, что их ждет такая же судьба, как меня, — ответил с горькой усмешкой Клюев.

— Продолжайте.

— В пятьдесят первом году меня на самолете перебросили в Западную Германию, где на бывшей даче Гитлера, вблизи города Берхтесгадена, под общим руководством полковника Смита я проходил обучение по диверсии и вредительству. Францисканский монах Доменико Биджаретти обучил меня коду внешней связи. Пятнадцатого апреля этого года я был переброшен на самолете в Мюнхен, где перед вылетом получил задание добраться до Москвы, через Мосгорсправку дать объявление: «Продается старинный зеркальный шифоньер красного дерева» — и указать адрес до востребования любого почтового отделения; человеку, который отзовется на это объявление, агенту Си-Ай-Эн, я должен всецело подчиниться, передав все, что мною доставлено на самолете из Мюнхена. Остальное вы знаете.

Клюев замолчал и откинулся на спинку кресла.

Полковник, нажав кнопку звонка, сказал:

— Нам придется вернуться к отдельным деталям вашей биографии, но на сегодня довольно.

Лейтенант пропустил в дверь Клюева-Рубцова и вышел за ним.

5. Счастливчик

Кузьма Тимофеевич Иншаков появился в Москве в сорок втором году. Несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, он пленил сердце вдовствующей продавщицы магазина и женился на ней, получив в приданое отличную комнату в одной из квартир дома в Криво-Арбатском переулке.

В прошлом Иншаков был столяр-краснодеревщик, а в настоящее время пенсионер по старости и вдовец с пятилетним стажем.

Занимался Кузьма Тимофеевич подыскиванием старинной мебели, подбирал ее в гарнитуры, реставрировал и сбывал по высокой цене, наживая на рубль — десять.

В квартире звали, что Иншаков покупает мебель, но считали это чудачеством и человеческой слабостью к старинным вещам. Кроме того, был Кузьма Тимофеевич «счастливым человеком» — всегда при деньгах. Объяснялось это тем, что почти в каждом тираже займа он выигрывал тысячу, две, а то и пять. Соседи говорили, что он родился в «сорочке», и звали его «счастливчиком».

Сегодня обычный обход комиссионных магазинов не дал желаемых результатов, но, прочитав в витрине объявление Мосгорсправки о том, что продается старинный шифоньер красного дерева, Кузьма Тимофеевич воспрянул духом.

Дело в том, что старинный туалет с венецианским зеркалом, пуфик к нему, кресло и кровать красного дерева он подобрал давно, а вот шифоньера не было. Редкая вещь — шифоньер из красного дерева, да еще старинной работы.

Вернувшись домой, Кузьма Тимофеевич выпил стаканчик портвейна, отчего склеротический нос его стал малиновым, а маленькие глазки влажными, и, сев за столик, написал:

«Местное. 31-е п/о

До востребования

И. Г. РУБЦОВУ

Уважаемый товарищ!