Читать книгу - "Очень. Петербургские сказки - Андрей Зинчук"

На площади около театра, как это Очень часто бывает после окончания Большого Дождя, пахло овациями… Прошел Дождь и перешлепал всю площадь серыми ладошками капель. И тогда Город, как это было однажды замечено Поэтом, стал похож на серую розу, распустившуюся во время ненастья.

В минутной тишине, которую Дождь оставил после себя, робко звякнул трамвай, дернулся грузовик, стрельнул мотоцикл – и вот они с грохотом двинулись. А по тротуарам (как кузнечики!) запрыгали через лужи прохожие, спеша устроить свои дела. И вновь началась обычная городская сутолока, и посреди нее завертелся отлакированный Дождем Регулировщик.

Тут же появились недовольные: прохожий, налетевший на неподвижно стоящий трамвай, ругал раззяву-вагоновожатого. Тот отчаянно трезвонил застрявшему на путях старенькому "Москвичу", за рулем которого сидел всклокоченный Неудачник. И водители, и прохожие (хором) ругали Регулировщика. Он же проклинал их всех, а более всего – свою жизнь.

В дыму выхлопов неслись прохожие… Неслись мимо газетного киоска с прогнутой крышей, совсем, впрочем, не замечая его. А там за стеклом сидел Очень Живописный Продавец во взъерошенной коричневой шубе. Сидел давно и, в общем-то, зря, потому что никто не покупал его газет: мало кого волновали сегодняшние события – все спешили в завтра. (Выпуск же завтрашних газет, к сожалению, еще не был налажен промышленностью!)

А рядом с киоском на тумбе сидел Задумчивый Дворник. Перед ним была мелкая лужа, и он гонял по ней метлой целую флотилию окурков. И никому не было дела до его кораблей!

А на другой стороне площади, под часами, стояла Одинокая Девушка. Часы показывали уже десять минут четвертого, но к Девушке никто не подходил!

В этот самый момент и появился среди городской сутолоки Некий Старичок: в кургузом пиджачке, неглаженых брючках и кепочке (как было потом замечено), надвинутой на самые глаза. Старичок увернулся от самосвала и огляделся: заметил Задумчивого Дворника, Одинокую Девушку, Очень Живописного и Очень Печального Продавца газет… вытащил из внутреннего кармана пиджачка маленькую серебряную трубу и дунул в нее: над грохочущей площадью поплыл тонкий и странный звук.

И тут же, неизвестно отчего, прохожие остановились и подняли головы: откуда? Уж не с неба ли прилетела эта грустная нота?

Пассажиры выглядывали из окон трамвая и крутили головами. Водители настороженно разглядывали Регулировщика, а он отвечал им тем же.

"Это нам показалось!" – подумали водители и спрятались обратно в кабины. За водителями успокоились и пассажиры, а прохожие опустили головы. Регулировщик взмахнул своей полосатой палочкой, и… и вновь все завертелось и покатилось, поехало и понеслось. И уже через минуту напрочь было забыто о том, что недавно прошел Дождь. Да такой сильный, что он даже остановил движение! Отошел на задний план Театр, возле которого начали разворачиваться события. Были позабыты слова Поэта о серой розе… Забыта, забыта прекрасная роза! Разумеется, забыт и сам Поэт!

Вдруг – стоп! – та же печальная нота.

Все вновь остановились, на этот раз не на шутку встревоженные, осмотрелись… и только тут заметили Старичка, который вертел в руках маленькую серебряную трубу: он ковырял в ней пальцем, что-то вычищал оттуда и вытряхивал. А потом набрал в грудь побольше воздуха и дунул. И труба странным образом запела – от ее голоса сорвалась с крыш лавина свежего ветра, небо очистилось от мутной дымки и задышало прохладой. Лужи на асфальте стянуло тонкой корочкой льда, и под ней начали распускаться холодные цветы…

– Что это?! Смотрите, смотрите! – заговорили в толпе.

– Что он делает?

– Он портит нам нашу Очень!

– Кто это? Откуда он взялся?

– Кажется, он вышел из дверей театра!…

– Что вы, его привез в своем "Москвиче" Неудачник!…

– Да нет же, он так и живет со своей трубой тут, на площади!…

– Его нужно немедленно остановить!

– Нужно позвать милицию! – Голоса зазвучали громче.

К этому времени над бледными ледяными цветами закружили белые пчелы… Все быстрее и быстрее. Presto, Prestissimo. (Быстро, Очень быстро.) Быстро, как только можно. И еще быстрее! И вот уже не видно их кружения – все пространство над площадью переплели сплошные белые нити. И тут немногочисленные деревья, кое-где натыканные вокруг площади, в полной растерянности скинули вниз свои ослепительные одежды…

Утверждали, что видели и последнее – возник на мгновение в холодном воздухе призрак: Город, по самые окна занесенный снегом, с заледеневшими стенами домов, выстуженными парадными и сугробами, в мертвой тишине валящимися с неубранных крыш. Город с пустыми белыми парками, откуда Кто-то навсегда выдул жизнь, с остывшим Солнцем и замерзшим в воздухе Дождем…

…а Старичок все дул и дул. Уже и сама труба покрылась тонким налетом инея, отчего Старичок зябко перебирал пальцами, а люди все стояли и слушали чистый голос, и им казалось, что он просит их остановиться, потому что хлопотливая Очень уже… (всего несколько минут назад!) кончилась и им некуда больше спешить. И люди оглядывались, и снимали шляпы, и приветствовали друг друга:

кто-то кого-то взял под руку, а тот – другой – доверчиво склонил голову к его плечу;

кто-то нагнулся и поднял оброненный в суматохе зонтик и отдал его хозяину;

кто-то уступил в трамвае место Беспокойной Старушке, а она все вскакивала и выглядывала из окна, и бормотала, вытирая платочком сухие губы:

– Экий он… Экий он… – и не находила слов.

А потом вдруг нашла Очень старое:

– Экий он… пионэр! – застеснялась и успокоилась.

…а кто-то просто улыбнулся.

Регулировщик спрятал свою полосатую палочку в карман и подошел к ожидавшей его Девушке.

В киоске разобрали все газеты, даже поза-поза-позавчерашние, и Продавец не брал за них денег.

Задумчивому Дворнику (как выяснилось, студенту филологического факультета Университета) проходящий мимо Художник (студент Академии художеств) нарисовал мелком на асфальте большой Чайный Клипер.