Читать книгу - "Оставь окно открытым - Софья Прокофьева"

А бывало и так, что Василий Семенович сам подносил кому-нибудь полный стакан, а тот, от волнения стуча зубами, с трудом делал один глоток.

Но что же так смутило Василия Семеновича на этот раз и почему он с таким вниманием рассматривал знакомый, привычный ему графин?

— Ах, тетя Зина, голубушка, — с досадой покачивал головой Василий Семенович. — Ну зачем она поставила в графин букет цветов? Право, чудачка. Цветы здесь совсем неуместны, в моем кабинете… Здесь должно быть все подчеркнуто строго, деловито. При чем тут цветы?

Василий Семенович не очень разбирался в цветах. Но скажем прямо: ни один самый знаменитый ботаник или садовод не смог бы определить, к какому виду относятся эти необыкновенные растения.

Это была какая-то удивительная помесь тюльпана, ландыша и анютиных глазок. К тому же они были разноцветными, и каждый чуть-чуть светился.

Хочу еще добавить, что их было ровно семь. Обратите внимание, именно семь, ни больше ни меньше.

Василий Семенович хотел уже кликнуть тетю Зину, как вдруг в дверь кто-то негромко, вкрадчиво постучал и в кабинет вошел Взялииобидели.

— На меня было совершено во-о… во-о-оу… вооруженное нападение, — шепотом сказал Взялииобидели и затравленно оглянулся, как будто ему могли выстрелить в спину. — На меня напала целая банда хулиганов, вооруженных с ног до головы, в общем до зубов.

— Может быть, все-таки не до зубов? — болезненно морщась, проговорил Василий Семенович.

— Может быть, и не до зубов, — грустно согласился Взялииобидели. Но все-таки все они были вооружены.

— Но, может быть, все-таки не все? — хмурясь, спросил Василий Семенович.

— Может быть, и не все, — уступил Взялииобидели, но лицо его при этом стало еще печальней. — Но один-то уж, во всяком случае, был вооружен…

— Может быть, и он не был вооружен? — с сомнением покачал головой Василий Семенович.

— Может, и не был, — уже с раздражением прошипел Взялииобидели. Но он сам признался, что дома он тайно хранит… не имеет значения, какой именно вид оружия. Важно, что этот пу… этот пу… стреляет!

— Пробками! — спокойно уточнил Василий Семенович.

— Неважно чем, — завизжал Взялииобидели. — Но я не желаю, чтобы мне угрожали всякими пу… которые стреляют всякими про…

Взялииобидели вытянул из кармана бумажку, со злобной ухмылочкой развернул ее и торжественно положил на стол перед Василием Семеновичем.

— Вот. Мое заявленьице. Здесь все написано. Так что извольте принять меры против банды вооруженных хулиганов!..

В этот момент Василию Семеновичу показалось, что букет цветов сам собой поднялся над графином и превратился в разноцветную радугу. Радуга пролетела через всю комнату прямо к его столу в потоке солнечного света, падавшего из окна.

«В отпуск пора. Переутомился, — с огорчением подумал Василий Семенович и потер лоб. — Не поймешь, что мерещится».

Вдруг в лицо ему пахнуло жаром и дымом. Заявление Взялииобидели ярко пылало посреди его стола. Языки пламени как-то радостно трепетали, скручивая бумагу, заворачивая черные уголки. В один миг оно превратилось в тончайшую, невесомую корочку черно-серого пепла.

— Значит, так, — Василий Семенович встал, легко касаясь кончиками пальцев лакированной поверхности стола. — Были у меня сегодня эти ребята, были.

— Вот оно что! — Взялииобидели злобно прищурил колючие глазки. — Значит, эти хулиганы меня опередили.

— Они не хулиганы, — устало хмурясь, сказал Василий Семенович. Выдумщики, шалуны, фантазеры, но не хулиганы. А собаку мучить мы вам не позволим. Вы это учтите.

— Сами своих собак учитывайте, — захлебнулся от ярости Взялииобидели. Он быстро засеменил к двери, бормоча: — Взяли и обидели… Ни за что обидели…

— Это ты правильно, — одобрительно произнес чей-то негромкий голосок совсем рядом.

Василий Семенович вздрогнул и тихо опустился в кресло.

На пресс-папье, спустив вниз тонкие ножки, спокойно сидел маленький человечек.

Василий Семенович сразу узнал его. Василий Семенович не мог не узнать его! Это был тот самый человечек, который в ту темную ветреную ночь столь загадочно очутился на кончике его папиросы. Да, это был он.

— Качни, пожалуйста, пресс-папье, — задумчиво попросил человечек.

Василий Семенович послушно нажал пальцем на край пресс-папье, отпустил. Пресс-папье лениво качнулось и остановилось.

— Нет, на качели совсем непохоже, — разочарованно протянул человечек.

Василий Семенович провел ладонью сверху вниз по побледневшему лицу.

— А я думал, мне это только приснилось, — слабо улыбнулся Василий Семенович.

— Терпеть этого не могу, — сердито скривил губы маленький человечек. — Ну почему, почему все говорят, что я им только снюсь! Конечно, я тоже могу присниться, как и всякий другой, чем я хуже? Но в данном случае это вовсе не сон!

Василий Семенович с тоской посмотрел на человечка, потом на графин, где уже не было никаких цветов.

— Цветы — это тоже был я, — скромно сказал человечек.

Василий Семенович почувствовал, что у него больше уже нет сил удивляться. И если сейчас произойдет еще что-нибудь непонятное или необыкновенное, нервы его просто не выдержат.

Человечек пристально посмотрел на него.

— Да ничего особенного, — неохотно объяснил человечек, — графин хрустальный, к тому же чисто вымытый. Вот я и воспользовался его гранями, как призмой. О чем речь? Я скорее-быстрее-сейчас же-немедленно разложился на семь составляющих меня цветов. Потом немного фантазии, всякие там цветочки-листочки — и все. Просто, как Солнышко!

— Так вы?.. Оказывается, вы!.. О, как я рад! — не себя от волнения воскликнул Василий Семенович.

— Да, — вздохнул человечек. — Я же тебе говорил: ничего особенного.

— Так вы?.. Так вы… луч?

— Ну, конечно, — снисходительно улыбнулся человечек.

— Тогда я могу ехать в отпуск! — с облегчением воскликнул Василий Семенович.

— А почему это раньше ты не мог? — нахмурился Веснушка, подозрительно оглядел Василия Семеновича. — Чем это я тебе мешал? Никогда еще я не слышал, чтобы солнечный луч мешал кому-нибудь ехать в отпуск. Может, ты слышал, а я нет.

— Нет, мой дорогой, глубокоуважаемый солнечный луч, — широко улыбнулся Василий Семенович. — Тут вся загвоздка в моем несчастном характере. Я должен все понимать. А если мне что-то непонятно, я просто заболеваю. Я думаю об этом непонятном день и ночь и не могу остановиться. И вот я все думал, думал, думал, кто же это все-таки сидел на кончике моей папиросы в ту темную, ненастную ночь? И если бы я поехал в отпуск, я бы все равно не отдыхал, а только думал, думал, думал об одном и том же. А теперь я все знаю и могу спокойно ехать в отпуск.