Читать книгу - "Восход памяти - Ядвига Симанова"

Марианна едва могла унять биение сердца – если только она не ошиблась, слова поэта означали «да». Червячок сомнения появился тут как тут, неприятным холодком сводя желудок: согласие товарища по несчастью, да к тому же того, кто явно не в себе, скорее приблизит провал, обречет ее на еще более мучительное и унизительное существование, нежели принесет успех. Но червяка, успевшего кое-как выползти из тени сознания, хлесткий удар мысли стер в порошок без малейшего шанса на жалость. В сердце Марианны не осталось для нее места – так действовал древнейший из инстинктов. Когда спасаешься от жалости, то спасаешься и от страха, что питается ею. В безжалостном сердце не остается бестолковых разрушительных мыслей и в принципе никаким мыслям там нет места – очищенный от ненужного мусора разум целиком наполняет, подменяя собою все, решимость, безотчетная, дикая, неуемная решимость, что побуждает к действию, не раздумывая, немедля и без оглядки. Марианна, намаявшись в уничтожительном бездействии, любое безрассудство, какое угодно – хоть в огонь, в воду, в пропасть с головой, неважно куда, но движение, – предпочла статистике, которая разъедала изнутри.

Нетерпение и беспокойство, идущие рука об руку с решимостью, мешали разгрести ворох мыслей – различные варианты развития событий. Марианна до боли в глазах гипнотизировала ворота отсека. Живот сводило в узел. Минуты превращались в часы, и их беспрестанный отсчет действовал на нервы. «Еще немного, и он зайдет», – повторяла Марианна в уме, время от времени поглядывая на своего не вполне стабильного сообщника. Илья сидел на жестком коврике, закатив глаза, и не переставая раскачивался в такт биту, звучащему неведомо откуда лишь для него одного. Стеклянными, не желавшими видеть глазами она смотрела на эту картину, и вытесненный на глухие задворки голос разума попискивал еле слышно в голове, твердя, какой недальновидной дурой надо быть, чтобы в ее отчаянном положении сделать ставку на шизофреника. Но парадокс как раз и заключался в том, что отчаянность положения и вынуждала ставить на мутную карту, тогда как других попросту не было. И не имелось альтернатив. Никакой голос разума не мог поколебать переполнявшую девушку решимость. И секунды таяли медленно, тягуче, крадучись, одна сменялась другой – такой же неизменной.

Послышался скрежет дверного замка… Послышался? Или в самом деле кто-то открывает засов? Казалось, все тело девушки обратилось в слух. Чтобы унять дрожь в пальцах, ее руки что есть мочи вцепились в подлокотники инвалидной коляски. Так и есть – черной тучей предстал перед Марианной цербер безумного доктора, охранник-ворона, а позади него оставались распахнутые ворота, манившие пленницу, нещадно раздаривая посулы свободы, вероятнее всего напрасные. В руке охранник держал поднос с бутербродами. На его лице запечатлелась прегнуснейшая улыбка. Только он собирался поставить поднос на низенький столик и по обыкновению молча ретироваться, как пленница вдруг заговорила.