Читать книгу - "Настоящая принцесса и Наследство Колдуна - Александра Егорушкина"

Саму Лизу долго не пускали на вахте, говорили, дети только с двенадцати лет, и не хотели верить ни Лизе, ни Филину, потому что ученического билета у Лизы с собой, конечно, не было. Лизе отчаянно захотелось сбежать, потому что даже перешагнуть порог больницы и то было страшно и… как-то противно. Лиза, конечно, устыдилась этого страха и опять обругала себя самыми ужасными словами, а Филин очень вовремя крепко взял ее за руку и повел за собой.

Андрей Петрович, наоборот, держался так, словно подобные приключения были ему отнюдь не в новинку. Он в два счета очаровал лечащего доктора, немолодую красавицу с русой косой кренделем, и раздобыл номер ее мобильника и разрешение звонить в любое время. Вообще все, похоже, не только решили, что Бабушка актриса (из-за радингленского атласного платья), но и что Андрей Петрович — ее муж. Вот и хорошо. Он подписывал какие-то бумаги, платил какие-то деньги, кому-то улыбался, а Лиза все это время бессмысленно торчала рядом, переминаясь с ноги на ногу, и волновалась. Что происходит, где Бабушка и что с ней делают, никто не объяснял. Единственное, что Лизе кое-как удавалось — это не смотреть по сторонам: она старалась ничего не замечать и не запоминать.

Наконец их пустили к Бабушке в палату. Палата оказалась отдельная, недавно отремонтированная, с картиной на стене и даже телефоном на тумбочке, но все это Лиза вспомнила только потом, а тогда видела только Бабушкино изжелта-бледное лицо на белой подушке и воткнутую Бабушке в руку тонкую трубочку, уже другую, с жидкостью другого цвета, которая медленно-медленно капала по трубочке из пластикового бурдюка на стальной стойке с колесиками. Филин о чем-то пошептался с молоденькой строгой медсестрой и сказал Бабушке:

— Не грусти, Наталья. Подумай, что тебе нужно, составь список, я все привезу вечером.

— Лучше пришли мне сюда Инго — завтра, прямо с утра, — неожиданно твердым голосом велела Бабушка. — А теперь подожди, пожалуйста, в коридоре, мне надо поговорить с Лизаветой.

Филин послушно вышел, а Лиза так же послушно села на краешек койки, пахнущей казенным бельем и дезинфекцией.

Тут началось самое нестерпимое. Бледная Бабушка, отдыхая после каждого слова, начала давать Лизе наставления, от чего сбежать захотелось еще сильнее. Наставления казались бесконечными: и учить королевские уроки, и не забыть про реферат по истории, заданный в школе на каникулы, и обязательно — «слышишь, Бетан, без отговорок!» — ездить к Леониду Марковичу из консерватории, Бабушка с ним уже договорилась, а телефон и адрес у нее в записной книжке, на столе в кабинете, «и, пожалуйста, не пропускай занятия, я скажу Филину, он проследит». Лиза попыталась отмахнуться, Бабушка настаивала, и у Лизы сорвалось с языка грубое «сама разберусь», от чего она тут же обмерла от стыда. Последнее время Лиза то и дело огрызалась, а удержаться не могла. Но, в самом деле, какие тут, гвозди и гоблины, уроки? Неужели непонятно?!

Потом Бабушка вернула Филина из коридора и почему-то начала тихо перечислять ему, на что у Лизы аллергия. От этого Лизе стало еще страшнее. Филин мягко, но решительно пресек этот разговор, на прощание чмокнул Бабушку в щеку, и Лиза тоже взяла себя в руки, подошла и чмокнула Бабушку в щеку. Щека была холодная, вялая и чужая.

Вокруг больницы тускло, едва пробиваясь сквозь густой снегопад, загорались редкие фонари. Значит, уже вечереет. «Это сколько же мы пробыли в больнице? Полдня?» — попыталась сообразить Лиза.

Занесенная снегом Филинская машина не пожелала заводиться — даже волшебство на нее и то не подействовало, и Андрей Петрович махнул рукой.

— Пойдем на маршрутку, — тихо сказал он.

— А машина как же? — спросила Лиза, чтобы что-нибудь спросить, и тут же укорила себя за глупый вопрос.

— Заговоренная, не угонят, — отозвался Филин, думая о своем. — Потом заберу.

Метель разыгралась не на шутку, уже смеркалось, маршрутка подпрыгивала на ухабах. Лиза забилась в угол, сгорбилась, спрятала нос в воротник пуховика. И хорошо, что маршрутка подскакивает, а то все бы увидели, как ее, Лизу, колотит. Но пассажирам было не до нее — кто уткнулся в мобильник, кто смотрел в окно, кто просто дремал.

«Ты меня дикой розой назва-а-ал и к обрыву с собою позва-ал!» — гнусаво заливалось радио у водителя.

Лиза натянула капюшон пуховика на самый кончик носа — и наплевать, как это выглядит. Она глотала слезы — такие горячие, что окно, к которому она отвернулась, запотело.

«Ты такие слова говори-и-ил, ты такие подарки дари-и-ил!» — не унималось радио.

Больше всего на свете Лизе хотелось заткнуть уши и закрыть глаза. Уши горели от стыда, глаза щипало. Вот бы никого не видеть и ничего не слышать! Она крепко зажмурилась, под зажмуренными веками плавали какие-то пятна, но из них все равно возникали длинные больничные коридоры, серо-зеленые, и мертвенные белые лампы, и черные кресла вдоль стен, и страшные железные каталки. Сейчас зубы у Лизы стучали так, что она чуть язык не прикусила. А там, при Бабушке, надо было держаться, делать вид, что все нормально — как прикидывались все окружающие, и посетители, и больные. Разговаривали все они очень тихо. Ходили по коридорам очень медленно. Почему-то многие пациентки носили косынки или шапочки — не только старушки, но и женщины помоложе. А в соседней с Бабушкиной палатой лежала на койке девушка чуть-чуть постарше Инго…

Лизе хотелось затрясти головой, чтобы выбросить из нее все эти больничные подробности. Но не получалось. Фары маршрутки еле-еле выхватывали из мрака косо летящий снег и кусочек дороги впереди — больница была где-то на окраине. Лиза отчаянно боялась, что сейчас они куда-нибудь врежутся. Один раз из мглы прямо перед ними вынырнул гигантский грузовик, и Лиза перепугалась так, что даже захотелось заплакать. Но это была сущая ерунда по сравнению с тем, как молчал сидевший рядом Филин. Он молчал, словно немой, и, кажется, впервые в жизни не замечал Лизу.

Уже в городе, когда замелькали фонари и метель улеглась, Лиза стала напряженно выдумывать какой-нибудь вопрос, но ничего в голову не приходило. Она была уверена, что у ближайшей речки и они с Филином вызовут Мостик. Но вместо этого Филин так же молча повел Лизу в какое-то полупустое кафе на Васильевском острове, и, скупо роняя слова, заказал ей какой-то еды. Себе он взял чашку зеленого чая, но не успел даже отхлебнуть, как у него затренькал мобильник — звонила та самая красавица-доктор. Филин ушел на крыльцо, чтобы Лиза не слышала, и говорил довольно долго. Лиза повозила вилкой по тарелке и все-таки расплакалась, и слезы глупо закапали прямо в соус. Кусок в горло не шел. Перед глазами маячил сиротливый одноразовый стаканчик с водой на больничной тумбочке возле Бабушкиной постели.

— Спасибо, — промямлила Лиза, когда Филин вернулся. — Очень вкусно, честно. Но я правда не могу…

— Ничего-ничего, — пробормотал Филин, не слыша ее и глядя куда-то перед собой. — Амберхавенцы помочь не взялись — сами справимся…

По голосу его Лиза поняла, что Андрей Петрович уговаривает самого себя и сам себе не верит.

Когда они вышли к Неве, к важным заиндевелым сфинксам у Академии художеств, уже совсем стемнело и похолодало, облака разошлись, и в рыжеватом от городских огней небе повисли колючие холодные звезды.