Читать книгу - "Список немыслимых страхов - Джессика Каспер Крамер"

не понимаю. Ледяной дождь сменился снегопадом, пока я спала. Снежные вихри за окном немного приглушают голоса, но даже при тусклом свете я вижу: доктор Блэкрик сильно рассержен и его терпение на исходе.

Я улавливаю кое-какие обрывки фраз.

— …обвинения… клевета… возмутительно…

Но потом мне удается расслышать сразу половину фразы, сказанной резким тоном, отчего у меня стынет кровь в жилах.

— …эти треклятые пропавшие женщины…

Я вспоминаю, как Фрэнк встревоженно поглядывал на полицейских, когда увидел их на причале. Затем вспоминаю служащего парома и вопросы, которые он задавал маме. Он что-то говорил о пропавших медсестрах. Мой мозг лихорадочно работает. Как можно исчезнуть с такого маленького острова? Почему мой отчим так рассержен? Не считает же полиция, что он к этому причастен? Мама не вышла бы замуж за человека, который замешан в чем-то дурном.

Когда двор снова заливает светом, я вижу, что полицейские садятся в экипаж. Наверное, они переночуют где-нибудь на острове, ведь паром так поздно не ходит. Доктор Блэкрик, оставшийся один под снегопадом, смотрит на смятую в кулаке газету.

Опять становится темно, и я слышу цоканье копыт и скрип колес по булыжной дороге. Я подхожу ближе к окну и, сощурившись, вглядываюсь в черноту, дожидаясь, когда повернется луч маяка. Наконец светло.

Доктор Блэкрик смотрит прямо на мое окно.

Вскрикнув, я отпускаю занавеску и, спотыкаясь, пячусь. В мгновение ока я ныряю в кровать, заворачиваюсь в одеяло и, засунув голову под подушку, крепко зажмуриваюсь. Я пытаюсь забыть увиденное, стереть это из памяти. И хоть я люблю Беатрис и считаю ее невероятно умной, но понимаю: подруга не всегда бывает права.

Не стоило мне смотреть в окно.

И в котельную не надо было спускаться.

Когда мы вышли оттуда, сестра Мод заметила нас и так отходила линейкой, что синяки еще неделю не заживали. И что еще хуже — кроме кашляющего мистера О’Ши в подвале все равно могла быть ведьма. Она могла наблюдать за нами из темноты. Поджидать, когда мы окажемся одни, и только тогда сцапать.

Не каждый оказывается чудовищем.

Но некоторые — да.

Есть вещи, на которые можно взглянуть всего лишь один раз и жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. И есть вещи настолько ужасные, что, как ни старайся, забыть о них не получится.

И то, что мой отчим увидел меня в окне, как раз один из таких случаев. Потому что в ту долю секунды я поняла: никого злее я не видела за всю жизнь.

Доктор Блэкрик выглядел кровожадным.

Глава 7

Всю жизнь у меня были утренние обязанности, а после того как папы не стало, их еще и прибавилось. Прежде чем одеться, сложить обед в старую жестяную коробку из-под папирос и пойти в школу, я должна была много чего успеть. Мы с мамой развешивали выстиранное белье, таскали наверх уголь со двора, пекли хлеб на весь день. Иногда случалось выполнять странную работу, чтобы добыть лишних денег, и мы успевали это делать либо рано утром, до рассвета, либо поздно вечером, перед сном. Меньше всего мне нравилось изготавливать бумажные цветы. Осенью они пользовались спросом в Нью-Йорке, и эту работу можно было проделывать за нашим кухонным столом. Вместе мы навертели почти полторы тысячи цветов, чтобы выручить за них целых восемьдесят центов, и пальцы у меня так саднило, что в школе я еле писала.

Я знала: мама совсем не рада, что мне приходится работать. Она считала, что для меня важнее всего получить образование. И строго говоря, закон запрещает работать детям. Но почти все наши знакомые искали подработки на улице, чтобы помочь своим семьям добывать деньги на пропитание.

Из-за такого образа жизни я привыкла вставать ни свет ни заря. Поэтому, когда я просыпаюсь утром почти в десять и никто не приходит меня будить, я в недоумении. Наскоро одевшись и толком не причесавшись, я иду к двери — наверняка ведь кто-нибудь ждет, когда я приступлю к делам? — и едва не спотыкаюсь о поднос с завтраком, стоящий у порога.

На подносе накрытая крышкой, еще горячая овсяная каша, немного нарезанных фруктов и стакан молока.

Некоторое время я мешкаю, стоя в дверях и гадая, для меня ли эта еда. Но поскольку других вариантов нет, я забираю поднос в комнату и ем за письменным столом. Завтрак вкусный, а вот молоко нет — у него какой-то необычный привкус.

Закончив, я несу поднос вниз. При свете дня дом кажется немного другим — он будто еще больше, но не такой пугающий. Почти во всех комнатах плотные портьеры открыты, и из-за выпавшего на улице снега свет словно ярче. В главном холле ни души, поэтому я иду по коридору в столовую. Там тоже никого, и я прохожу через дверь, ведущую в кухню, и мою свою посуду в большой белой раковине.

После я осматриваюсь. Присутствие Гретхен видно повсюду: от чашки с чаем еще идет пар, влажное кухонное полотенце лежит сложенное на столе. Я медленно поворачиваюсь вокруг себя, разглядывая высокие деревянные шкафчики и супницы с ручной росписью. На полках вдоль стены стоят баночки с сушеными травами. У окна возвышается громоздкая чугунная печь, рядом деревянный холодильный шкаф. Я подхожу к нему и, открыв дверцу, глазею на свежие сливки, мясо и рыбу. Заглянув в левый верхний шкафчик, нахожу там громадную глыбу льда. Поскольку у нас дома не было холодильника, летом мы покупали только то, что можно съесть за день. Зимой мы хранили продукты на пожарной лестнице, но они часто замерзали, а бутылки с молоком иногда взрывались — будто из пушки стреляют.

— Занять позиции! — кричал в таких случаях папа, в притворной панике ныряя под стол. — Захватчики идут на абордаж с правого борта!

Если я стояла как истукан, напуганная громким звуком, папа выкрикивал:

— Эсси, собери всю волю в кулак! Мы должны защищать наше судно! Ну, кроме рагу, которое твоя мама приготовила. Мясо перетушено и совсем не сочное. Отдадим его псам.

В ответ мама с воплем бросалась на папу, а он хватал стоявшую возле стены метлу и принимался размахивать ею перед мамой, как мечом.

— Фанни Кэмпбелл — самая безжалостная на свете пиратка! Назад, Фанни, назад, я кому говорю!

К этому моменту у меня уже проходил весь страх. Я знай фыркала от смеха и думала про себя, что даже в штопаной-перештопанной одежде, которая была ему велика, папа выглядел великолепно — как герой одной из его любимых сказок.

Папа был романтиком,