Читать книгу - "Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников"

от Сазонтова по Сибирской дороге. Не раз по ночам видел он свою новую избу, березу перед окошками, шумела она под ветром. За деревней видел непроходимую тайгу. Пришел будто Еремка к самой деревне, шаг шагнуть — и будет в своей избе, и шагает он этот последний шаг и раз, и два, и сотню, а изба бежит впереди белой собачонкой, и никак не догонишь ее. Тогда выходит навстречу Еремке мать, берет его за руку и говорит:

«Еремушка, дождалась-таки, иди, иди, устал ведь», — и вводит в избу.

Оглядывается Еремка: он не в избе, а на сеновале, сквозь дырявую крышу глядят звезды. Под ним в хлеву жует, громко хрумкает сено Лысанка. Горько парню, что все было только сном. В темноте шарит он, под сеном в углу лежит мешок с запасами продуктов на дорогу.

Больше недели Еремка откладывал хлеб, обшаривал куриные гнезда на Сазонтовом дворе и отделял помаленьку яйца. И уже готова у него дорожная палка с железным наконечником.

А Первого мая в Черных Ключах произошла такая революция. В селе, где был волостной комитет и завод Люблина, с утра загудел колокол, и звон разносился по лугам далеко-далеко. Но из Черных Ключей в церковь никто не пошел, а все сгрудились на собрание середь деревни. Прикатили от Сазонтова со двора пустую бочку и кувырк вверх дном.

Авдей Сазонтов первым вскочил на бочку и заговорил:

— Я всегда стоял за общество и теперь радуюсь и поздравляю всех с новыми порядками!

— Долой мироеда! — загудели кругом. — Грабил, теперь в друзья лезет. Долой, долой!

Купчину сдернули с бочки, сильно помяли ему бока, подталкивая его до дому кулаками.

— Сиди! Теперь пришло наше время. Жди, когда доберемся до тебя.

И полезли один за другим на бочку вернувшиеся фронтовики, говорили о переделе лугов, о Сазонтове, упоминали Еремку. Потом пошли все в волостное село. По лугам, как крестный ход: несут знамена и поют, только знамена не церковные, а революционные, и поют не молитвы, а

Отречемся от старого мира, Отряхнем его прах с наших ног.

К Еремке подошел Суслов — солдат-фронтовик:

— Ты, парень, брось работать на купчину! И так он тебя обидел.

— Уйду я.

Волость была при заводе Люблина. Дом каменный, двухэтажный. На втором этаже балкон, с него говорили, как новую жизнь ладить, и опять упомянули Еремку. Вечером на балкон вышел заводчик Люблин — молодой офицерик в нарядном мундире и при шашке. Он тоже попробовал говорить:

— Я всегда был другом народу, дрался за него на фронте, получал раны. Только вот царь мешал нам, помещикам, жить в ладу с народом.

Но кругом зашумели, закричали:

— Заодно ты с царем. Ты на нашей земле картошку растил и спирт из нее гнал, а царь тем спиртом спаивал нас!

— Гони его!

— Лезет волк в друзья к ягненку.

С офицерика сорвали шашку, сшибли раззолоченный картузик и самого в серебряном мундирчике уволокли домой по пыльной улице, зашлепанной коровьими лепешками.

На площади зажгли костры, и при них продолжали говорить. Вдруг прибегает фронтовик Суслов:

— Товарищи! Мы тут бренчим языками, а Люблин добро увозит по окольным дорогам. Поймали две подводы.

— Обманом думает! — Народ разъярился и всем гуртом во двор к Люблину. Задержали возы с кладью, самого Люблина посадили под замок.

* * *

В эту ночь Еремка взял свой дорожный мешок и палку, в дверь стойла покликал Лысанку, и когда конь высунул голову, поцеловал его в белую звездочку на лбу: «Прощай, Лысанушка!» — прошел к мосту, напился из речки — в последний раз — и повернул на Сибирскую дорогу.

Долго шел Еремка, больше месяца, а места будто все те же, родные: кругом овсяные и ржаные поля, речки, стада, гуси, по берегам русские деревни, только лугов таких широких, как у Черного Ключа, нигде не было.

Сапоги истрепались, опорки бросил в канаву при дороге и шел босиком, железный конец на палке притупился и заблестел, как серебряный, мешок давно болтался пустой. Письмо, где был адрес нового поселения, сильно потерлось, его часто приходилось показывать, когда спрашивал дорогу «до мамки».

Множество раз повторял парень, что в Сибири у него есть новая изба, с двумя окошками на улицу, перед ними большая-большая береза, а кругом, за околицей — лес, который почему-то зовут тайгой.

— По коей же дороге идти мне? — спрашивал он.

— Прямо, прямо. — И все одинаково махали рукой на восход солнца. — По любой дорожке: все к тому месту ведут.

Немало удивлялся Еремка: какие чудные дороги, все в одно место идут, и пытался узнать:

— Далеко ли идти мне?

— О… хватит, не одни ноги износишь, идучи.

Потянулись поля со спелыми ржами, на полях жнецы. Почудилось однажды Еремке, что дошел он до своего нового дома. С бугра увидал он деревню и на отлете новую стройку, третья изба с краю в два окошка, перед ними береза, кругом лес — тайга.

Еремка кинулся бегом в деревню, только дорога пылится под ногами. Толкнулся в ворота, закрыты, постучал в окно — выглянула незнакомая бабушка.

— Мамка моя, дедушка, Маринка и сестренка Глашка здесь живут?

— Чей же это ты, откуда такой, что не знаешь, где твои родные живут?! — удивилась бабушка.

Почуял Еремка, что ошибся, и заплакал. Пожалела бабка парня, босого, худого, в рваной рубахе и в рваных штанах, затащила в избу. Еремка достал письмо и прочитал уже неведомо в который раз.

— Жалко тебя, парень, а сказать надо: много тебе идти придется, и не знаю, дойдешь ли. Скоро будут высокие горы Урал, за ними