Читать книгу - "Соблазны французского двора - Елена Арсеньева"

Мария без труда усвоила сложную систему чисел, букв и знаков, составляющих основу шифров, и скоро это стало как бы еще одним иностранным языком, на котором, однако, можно было только читать и писать, но не разговаривать. Это хаотическое нагромождение непонятностей, от которого волосы дыбом вставали на голове у непосвященных, Мария постаралась сделать еще более сложным: Симолин писал свои донесения традиционно, по-французски; Марии это казалось уступкой неприятелю, поэтому она сперва переводила все на русский и только потом шифровала, превращая каждое донесение в неразрешимую загадку для всех, у кого не было ключа к этому шифру. Симолин рассказывал, что одно из таких донесений опередило курьера, везшего ключи к новому шифру, что вызвало в канцелярии Безбородко изрядный переполох; но с тех пор все улеглось, новая система шифровки была одобрена и вошла в разряд тех понятий, которые называются коротко и внушительно: государственная тайна. Так что если Симолин являлся Нестором^[117] Французской революции, то Мария – его пером.

Она жила затворницей, не встречаясь даже с графиней д’Армонти и ее братом.

Удивительно: Сильвестр, которому по его положению страстно влюбленного полагалось бы обивать пороги молодой вдовы, сторонился ее, так же вела себя и «верная подруга» Гизелла, как если бы страшная смерть мужа оставила на челе Марии некое позорное клеймо.

Сильвестр и Гизелла ни разу о себе не напомнили, даже не прислали приличных случаю соболезнований.

Одна лишь Евдокия Никандровна не покидала «племянницу», и Мария, в своем горе очистившаяся от таких мелочей, как обида, мстительность и даже страх за свою жизнь, вновь открыла сердце старой даме, стойкость которой и преданность королевской семье в эти страшные и опасные дни всеобщего отступничества не могли не восхищать молодую женщину, всегда питавшую восторженную склонность к людям отважным, способным идти по своему пути без оглядки. Мария слишком хорошо знала, что сердце человеческое может включать в себя доброе и злое, истину и тьму, прекрасное и отвратительное, чтобы осуждать хоть кого-то, тем более немногих своих друзей.

И вот еще что неразрывно объединяло их: ненависть к той кровавой туче, которая плотно закрывала светлое небо Франции.

От смертоносного града один за другим уезжали, покидая Париж, бывшие подруги и приятели графини Строиловой. Разрешение на выезд испрашивало у Национального собрания все большее число народу, но получить его удавалось далеко не всем. В русском посольстве помогали желающим уехать, как могли. По требованию государыни Екатерины Симолин составил списки всех русских, живших в это время во Франции, включая прислугу; таких набралось 32 человека. Их фамилии и род занятий были должным образом зашифрованы и переданы в Россию; однако список, раза в три больший первого, обильно уснащенный вымышленными именами, был передан Монморену для получения разрешения на выезд через Франкфурт, и за Рейн благодаря тем спискам уже перекочевало немало французских аристократов под фамилиями русских поваров, лакеев, горничных. Сами же русские пока почти все оставались еще в Париже – и в их числе, разумеется, Мария, хотя матушка беспрестанно звала ее воротиться. Но здесь, на кладбище Сент-Женевьев, оставался узенький, поросший зеленью холмик, и Мария не могла оторваться от него. К тому же Симолин и Евдокия Никандровна все чаще и чаще обсуждали при ней проекты бегства из Парижа королевской семьи, туманно намекая племяннице, что может понадобиться и ее помощь. Да что она может? Мария только плечами пожимала.

* * *

Однажды, ложась спать, она нашла в своей постели книгу. Это были «Опасные связи».

Найди она меж подушек бородавчатую жабу или паука, Мария и на них смотрела бы с меньшей брезгливостью. Образ распутного автора сего распутного романа возник в ее памяти – с его скользящей походкою, вкрадчивой манерою, цинично оттопыренной губой, – и Мария передернулась от отвращения и горестных воспоминаний. Пьер Шодерло де Лакло стал для нее невольным символом того странного вечера, когда погиб Корф, а потому Мария, побранив горничную, глуповатую и ленивую – да где взять другую? с прислугою нынче сделалось тяжко – француженку, заменившую Глашеньку, сама отнесла книгу в библиотеку, держа ее платком с опаскою, словно ядовитое насекомое, и засунула на самую верхнюю полку, во второй ряд. А следовало бы, наверное, бросить эту гадость в камин, потому что назавтра же, едва открыв глаза, Мария увидела «Опасные связи» на ночном столике – и едва удержалась, чтобы не закричать от негодования. Вдобавок ко всему в середине книги лежал какой-то грязный лоскут, что было уж вовсе омерзительно. Мария брезгливо схватила книгу каминными щипцами и понесла к огню, да выронила.

Книга раскрылась, и лоскут сделался отчетливо виден Марии – это был обрывок синего шелка, на котором заскорузло пятно цвета ржавчины.

Мария как села на пол, так долго и не могла найти в себе сил встать и унять слезы. Перед нею, чудилось, могила разверзлась… мертвое лицо Корфа глянуло из бездны.

Однако плачь не плачь, а теперь уж не отмахнуться, чтобы не прочесть страницу, которая была заложена сей страшной закладкою. Ведь именно для этого, конечно, и подложил Марии некто неведомый книгу.

«ПИСЬМО №… От Виконта де Вальмона к маркизе де Мертей.

Дорогой мой друг, я должен в очередной раз признать, что вы, как женщина, во много раз мудрее и дальновиднее меня, как мужчины. Не стану обобщать, ведь известно: я не слишком высокого мнения об умственных способностях слабого пола, однако вам отдаю должное. Вчера был у меня известный вам Луи де… Он наконец получил письмо от m-me de N. …и что же? Клянется, что ни одна струна души его не дрогнула, лишь досада, как злая птица, подала свой голос и прокаркала: «Все кончено! Все кончено!»

Итак, у Луи де… с m-me де N. все кончено, как вы и предсказывали. При всем том, что он о себе знает, при всем том, что о нем говорят, он оказался то ли чересчур брезглив, то ли чересчур разборчив, то ли почерк m-me де N. уже ему не по нраву, однако он понял, что не желает предаваться любовным забавам с женщиной, муж коей умерщвлен его рукой. И это при всем том, что мы с вами восхищались изобретательностью Луи де…, а он предавался глупейшему самолюбованию, как если бы курс интриг и умения организовывать так называемые «несчастные случайности» не был им освоен в совершенстве. Вот злая шутка судьбы! Остается лишь подойти и взять желаемое, а он не может заставить себя протянуть руку.

Вижу вашу усмешку! Слышу ваш хохот! И смеюсь вместе с вами. Шпага Луи де… по рукоятку в крови дуэльных жертв его, но то убийство из-за угла, причиной коему была его несчастная страсть к m-me де N… ах нет, у них все кончено и больше не вернется. Единственное, чего другу моему хотелось бы: никогда более не видеть ее, не слышать о ней ни слова, не получать писем, писанных ее рукою…»

Страница закончилась. Дальше следовала гнусная похвальба де Вальмона о том, как он умело втирается в доверие к кавалеру Дансени, желая овладеть «малюткой Соланж».