Читать книгу - "Перелетные птицы - Алла Кроун"

Пообедали молча. Мысли Рольфа явно находились где-то далеко, взгляд был отрешенным, невеселым. Так ей было даже проще заговорить о том, насколько они разные и потому все больше отдаляются друг от друга. Рольф выслушал ее не прерывая и, когда она спросила его мнение, сразу предложил развод.

Отстраненным, безучастным голосом, от которого Марину бросило в дрожь, Рольф сказал: «Я рад, что мы можем обсудить это как цивилизованные люди и расстаться спокойно. Не терплю шумные выяснения отношений. О жилье можешь не беспокоиться, я тебя обеспечу».

Так он и поступил. Развод прошел спокойно, и Марина получила полное обеспечение. Расстались они, будто чужие люди, без эмоций и лишних слов. Марина почувствовала себя птицей, выпущенной из темной клетки. Оставаться одной в их большой квартире, с которой у нее не было связано ни одного приятного воспоминания, она не могла и настояла на том, чтобы Рольф оставил ее себе. Найти другое жилье оказалось непросто, но тут ей на помощь пришла мать.

— Почему бы тебе не пожить у нас? — сказала она. — Комната у меня большая, и я с радостью разделю ее с тобой. Да и с дядей Сережей ты мне поможешь.

Марина медлила с ответом, думая, что мать говорит так, чтобы поднять ей настроение.

— Твоя помощь мне правда очень пригодилась бы, Марина, — прибавила Надя мягко. — Если тебе не понравится, ты всегда можешь переехать.

Марина обняла мать, на ее глазах выступили слезы.

— Спасибо тебе, мамочка. И еще спасибо за то, что ты не заставляла меня рассказывать. Я не смогла бы признаться, что совершила ошибку, даже себе.

Ей хотелось поскорее покинуть это угрюмое место, где счастье упорно избегало ее. До чего же иной оказалась квартира матери и дяди! Множество больших окон, через которые лилось солнце, наполняя каждую комнату теплым светом. Начищенный до зеркального блеска пол из светлого дуба. И даже в пасмурный день свет здесь казался серебряным, а не оловянно-серым.

Вдруг Марине ужасно захотелось слышать русскую речь, ходить на воскресные церковные службы, встречаться с русскими друзьями по вечерам и за бесконечными чашками чая спорить до хрипоты о философии и литературе. Только сейчас она поняла, насколько отдалилась от русской среды за время своего брака с немцем.

Испытывая истинное удовольствие от своей нужности, Марина работала в русском госпитале на Рут Мареска по восемь часов в день, а потом еще помогала дома дяде с его пациентами. Она очень волновалась о нем, потому что он постоянно забывал о диете и совсем запустил свою болезнь — спру. Дядю она любила всем сердцем, но теперь ее любовь распространилась и на отца. Понять, почему мать так любила этого человека, ей было совсем не трудно, но вот найти причину несгибаемого неприятия его со стороны дяди Сережи она не могла. Пытаясь познакомить двух мужчин поближе, она как-то предложила матери пригласить Алексея к ним домой, но Надя не согласилась на это, и Марина не стала настаивать, почувствовав, что за этим стоит причина более глубокая, чем та, что лежит на поверхности.

И тем более ее впечатляли добрые слова отца о дяде Сереже.

— Да разве могу я чувствовать что-нибудь, кроме благодарности, к твоему дяде, Марина, если он стольким пожертвовал ради твоей матери? — Алексей застенчиво улыбнулся и развел руками. — Надя наконец-то стала моей… Если не в глазах людей, то перед лицом Господа. Теперь я могу позволить себе смирение.

— Да, я знаю. Я заметила, что ты даже свой титул никогда не упоминаешь. Почему, папа? Разве ты не гордишься им?

— Горжусь, моя дорогая, но, впервые приехав в Шанхай, я заметил, что почти каждая семья, с которой я знакомился, первым делом спешила сообщить мне, что в их роду имеется князь, граф или, на худой конец, помещик. Они называли фамилии, которых я никогда не слышал. На днях в наш магазин зашла одна женщина. Она стала рассказывать мне, что закончила Смоленский институт в Санкт-Петербурге. Когда я тактично уточнил, не Смольный ли институт она имела в виду, посетительница только пожала плечами и заговорила на другую тему. Так что, как видишь, дитя мое, если я стану направо и налево рассказывать, что я граф Персиянцев, мне это ничего не даст.

Они вместе посмеялись, и, наблюдая за ним, Марина подивилась, до чего молодо и красиво он выглядит, а еще подумала о том, как скоро они с матерью заживут вместе, и о том, действительно ли мать так счастлива, как кажется со стороны.

Для Нади это время стало истинным периодом возрождения былых надежд. Алексей на работе был на хорошем счету, и его уже дважды повышали. Сама она, хоть и была очень занята шитьем, часто ходила к нему — благодаря Марине, которая в это время присматривала за Сергеем.

Разрыв дочери с Рольфом позволил Наде облегченно вздохнуть, и она припомнила давно взлелеянную надежду: со временем Марина поймет, что за счастьем далеко ходить не надо, оно само идет к ней. Преданный, жизнерадостный Михаил стал частенько наведываться к ним. Он никогда не приходил с пустыми руками, всегда приносил гостинец — чаще всего какой-нибудь фрукт — или цветок. Марина сторонилась его и избегала оставаться с ним наедине, но это можно было понять. От материнского глаза не укрылось и то, что Михаил никогда не приглашал ее гулять. Всему свое время, рассудила Надя. Миша ждал долго и должен был понимать, что время на его стороне. Слава Богу, Сергей относился к нему прекрасно и любил проводить с ним время.

Сергей. Как же Надя беспокоилась о нем! Потеря веса, давление, постоянное уныние — все это накапливалось в нем, но больше всего ее тревожило полное отсутствие интереса к жизни. Даже азартные игры уже не привлекали его, как раньше, и он все больше времени проводил в кровати. К весне 1945 года его болезнь обострилась настолько, что он уже с трудом ел. Даже новости с фронта не могли вывести брата из оцепенения или поднять ему настроение. Когда американский генерал Дуглас Макартур в феврале занял Филиппины и захватил Манилу, а в марте был оккупирован японский остров Иводзима, русское население Шанхая, с нетерпением ожидавшее неминуемой победы сил союзников, уже не скрывало радости. Однако Сергей воспринял известие об этом иначе.

«Надя, следи за тем, что говоришь и кому. Эти японцы в агонии могут выместить на нас злобу в любую минуту, когда мы меньше всего будем этого ждать. Кто знает, что у них на уме! Не показывай свою радость!»

И точно в ответ на его предостережение, после того как в начале мая по городу распространились листовки с известием о смерти Гитлера и поражении Германии, японцы усилили гонения на неугодных. За малейшее нарушение установленных правил или случайное неосторожное высказывание людей арестовывали, били и пытали. Некоторые и вовсе исчезали бесследно. Бридж-хаус, штаб-квартиру Кемпей-Тай в районе Хонкоу, окружила еще более зловещая аура. Город погрузился в напряженное ожидание. Союзнические силы приближались, рука на шее японцев сжималась все крепче. Но для русских это была рука избавителя. На улицах, в магазинах и театрах люди улыбались, перешептывались и ждали.

Той весной перед Пасхой Надя и Марина решили вместе приготовить пасхальный кулич. Марина занималась готовкой с удовольствием. Она пропустила через мелкое сито творог, а Надя потом смешала его со сметаной и сахаром, добавила ванили и уложила смесь в виде пирамидки в выложенную марлей деревянную форму. Затем они вместе замесили тесто, щедро добавив в него яиц, масла и дрожжей. Надя с грустью в голосе заметила, что Сергей не сможет в этом году полакомиться традиционным угощением. Когда пришло время идти на ночное Пасхальное богослужение, мать и дочь оставили нездорового Сергея дома и отправились в православный храм на Рут Поль Анри с Михаилом и Алексеем.