Читать книгу - "Любовник ее высочества - Хейвуд Смит"

Она потянулась и взяла Филиппа за руку.

– Нам все-таки удалось, хотя и с трудом, достигнуть всего, чего мы желали. А у Великой Мадемуазель не осталось ничего, кроме денег, а какая ей от них сейчас польза? Париж и двор были ее жизнью, а теперь она изгнана и лишена этого, возможно, навсегда.

Энни вздохнула, внезапно устав от напряженной беседы, но заставила себя продолжать:

– У нее нет короны. Нет власти. Нет армии. Нет настоящих друзей. Нет влияния. Нет положения в обществе. Нет ни мужа, ни детей. – Она знала, что Великой Мадемуазель и не суждено иметь детей, даже если ей позволят выйти замуж, но эту тайну Энни унесет с собой в могилу.

Она прижала драгоценный сверток еще крепче к груди и продолжила:

– Теперь, когда умерла ее старая Нурье, рядом с принцессой не осталось никого, кто бы по-настоящему любил ее. Никого. – Она перевела взгляд с дочери на сына, мирно спящего на руках у Филиппа. – А наши дети будут любить ее. Мы сможем дать ей хотя бы это.

Филипп не сразу решился заговорить. Впервые он увидел Великую Мадемуазель такой, какой видела ее Энни. Осуждать принцессу за ее замыслы и ее гордыню – это все равно что осуждать сокола, который, охотясь, камнем падает сверху и убивает свою добычу. Энни права. С самого начала Великая Мадемуазель была в плену своего происхождения и своих амбиций. Она дорого заплатила за все свои поступки и будет платить всю оставшуюся жизнь.

Что ж, Энни, как видно, права. Они могут поделиться ниспосланным свыше счастьем. Их любви хватит на всех, даже на Великую Мадемуазель.

Филипп поднял голову.

– Крестная мать нашим детям… – В обычных обстоятельствах подобная просьба была бы с их стороны чересчур самонадеянной. Но, учитывая то, что принцесса находится в опале, они как бы поменяются ролями. Он кивнул: – Возможно, это наконец уравновесит чаши весов. Пусть будет так, если, конечно, ее высочество согласится.

Энни улыбнулась:

– Согласится.

Филипп встал, беспокоясь, что слишком долго говорил с ней.

– Простите. Я утомил вас разговорами. – Он кивнул на их дочку. – Она вот-вот уснет, и вам стоит сделать то же самое. – Он взял ребенка в свободную руку, не потревожив его. – Мы вернемся позже, после того, как вы немного отдохнете.

Филипп выпрямился, собираясь уйти, но его уходу помешала Сюзанна, которая ворвалась в комнату, едва успев постучать в дверь. За ней следовала Мари.

Сюзанна потянулась за детьми.

– Если позволите, ваша милость. Благодарю вас.

Филипп остался стоять с пустыми руками, а служанки, неся его детей, торжественным шагом направились к выходу.

Проходя мимо, Сюзанна кинула через плечо:

– Так распорядился доктор. Мы принесем их назад через несколько часов, после того, как госпожа хоть немного поспит.

Когда она закрывала за собой дверь, Филипп пробормотал:

– В этом доме не очень-то считаются с хозяином. Ну ничего, теперь, когда я вернулся…

Энни закончила за него:

– Теперь, когда вы вернулись, Мезон де Корбей наконец стал настоящим домом. Нашим домом, моим, вашим, и детей, точь-в-точь таким, какой я видела тогда в своих грезах, когда маленькой девочкой жила в монастыре. – Голос Энни звучал едва слышно, и веки, затрепетав, сомкнулись.

Филипп отошел к окну, вздохнул. Энни права. Они все вернулись домой.

Семнадцать лет тому назад два рода ненавидели друг друга, разрушив тот счастливый дом, каким когда-то был Мезон де Корбей. Их брак вновь свел вместе эти два рода – поначалу в борьбе, потом в жертвах и в конце концов в любви.

Вдруг Энни открыла глаза. Она встревоженно подняла голову, оглядывая комнату.

– Филипп? Вы здесь? Филипп? Я задремала, и вдруг мне показалось, что вы покинули меня. Какое счастье, что это был лишь сон!

Он поспешил к жене.

– Что случилось, любимая? Это был лишь сон, дорогая. Я здесь, у нас прекрасные дети – дочь и сын. – Он коснулся ее виска, стремясь окончательно изгнать последние следы страха из ее души. – Мы навсегда связаны судьбой, что бы ни случилось. Мы теперь настоящая семья, а Мезон де Корбей – наш настоящий дом. Бог даст, остаток наших дней мы проведем здесь, вместе. – Поднеся ее руку к губам, он поцеловал шрам, ставший символом возрождения к жизни. – Больше ничто не встанет между нами. Клянусь в этом всем сердцем.

Энни счастливо прошептала:

– И я клянусь всей моей жизнью. – Она закрыла глаза и наконец погрузилась в безмятежный сон.