Читать книгу - "Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни"

– Спасибо за доверие. – Бруно надкусил бутерброд с маслом. – Но ты мне еще не сказал, что сам собираешься делать. – У него был приятный певучий голос, мягкий и волнующий, как у Аннализы.

Филип властно поднял руку, чтобы остановить этот поток слов.

– Сейчас я скажу тебе, что собираюсь делать, – решительно начал он. – Послушай меня внимательно, сынок. Прежде всего я собираюсь… – он замолчал, не в силах закончить фразы.

– Что? – радостно улыбаясь, торопил его Бруно.

– Я хочу снова жениться.

Ну вот, слово сказано. Он облегченно перевел дух.

Реакция Бруно превзошла все его ожидания.

– Правда? – воскликнул мальчик с энтузиазмом. – И ты до сих пор молчал? – Он встал из-за стола, подошел к отцу и крепко обнял его. – Я так рад за тебя! – Ему пришло в голову, что отец, которого он теперь узнал в совершенно новом свете, слишком одинок и, должно быть, страдает от этого.

Филип решительно отстранил его от себя.

– Успокойся, сынок. – Его встревожила эта неожиданно теплая реакция сына. – Я ждал удобного случая, чтобы с тобой поговорить.

– Ты счастлив?

Для Бруно счастье было надеждой, высшей точкой напряжения всех сил, может быть, восторженным чувством, какое бывает только раз в жизни.

– Я убежден, что сделал правильный выбор.

Для Филипа секрет счастья состоял именно в этом: убедить себя, что страсть – это юношеское заболевание, которое в определенном возрасте может привести к серьезным осложнениям.

– Я рад за тебя, – серые глаза Бруно смотрели на него с участием.

– И ты больше ни о чем не спрашиваешь? – Он уже приготовил целый ряд убедительных доводов в свою защиту.

– Разве ты спросил, почему я хочу остаться в Италии? – Этот мальчишка не переставал его удивлять.

Филип с нежностью подумал о Мэри-Джейн, о ласковой и любящей Мэри-Джейн, хранившей ему верность с первого поцелуя и проводившей его в Европу с тайным опасением: не возникнет ли и на этот раз какое-нибудь новое препятствие, которое разлучит ее с любимым человеком? Однако она не осмелилась поделиться с ним своими страхами.

После смерти Аннализы Мэри-Джейн выждала положенный приличиями срок, а потом позвонила ему.

– Просто хочу спросить, как ты поживаешь, – сказала она. И он совершил прыжок в прошлое, такое простое и ясное, полное не будоражащих кровь, но приятных воспоминаний. Он только теперь осознал, насколько ему не хватало ее за годы мучительного одиночества, проведенные рядом с гордой, загадочной и недоступной Аннализой.

Они встретились вновь, и он первым заговорил о возобновлении столь жестоко прерванных отношений. Она выслушала терпеливо и преданно.

– Я больше не смею заговаривать с тобой о браке, – сказал он в заключение. – Но если бы я мог вновь соединить свою жизнь с женщиной, этой женщиной была бы только ты, Мэри-Джейн.

Тихие слезы покатились по ее чуть увядшему лицу, и Филип наконец понял, как много он потерял. Мэри-Джейн дарила реальную, простую, понятную любовь, Аннализа была недостижимой утопией, умопомрачением, дразнящей и неразрешимой загадкой.

Фамильный сапфир уже был надет на ее палец, а Филип так бездумно снял его, чтобы отдать неуловимой мечте.

– Думаю, нам следует пожениться, – сказал он ей несколько дней спустя.

Милая Мэри-Джейн, не сказав ни слова, взяла его руку и запечатлела на ней долгий поцелуй. Потом подняла на него растроганный, любящий взгляд нежных голубых глаз.

– Как приятно осознавать, – ответила она с благодарностью, – что моя жизнь не прошла напрасно в столь долгом ожидании.

Никогда нежный овал ее лица с чуть заметной сеточкой морщинок на лбу не светился такой хрупкой и возвышенной красотой. Филипу осталось только посвятить сына в свои планы, что он теперь и сделал. Пристально глядя на него большими серыми глазами, Бруно все понял и порадовался за отца.

– Эта… синьора, – с трудом выговорил Филип, – станет… – Слово было не из приятных, но другого просто не существовало. – Станет твоей мачехой. И мне будет очень жаль, если вы с ней не подружитесь.

– Раз ты ее выбрал, – Бруно говорил с проникновенной искренностью, – значит, она замечательная. – На мальчика нахлынули мысли о матери, и он не мог не вспомнить, в какой страшной ситуации они все оказались. Тогда он был слишком мал, но за годы, проведенные с дедом и с Кало, многое научился понимать, хотя кое-какие вещи все еще оставались для него загадкой.

Словно молния вспыхнула у него в мозгу, осветив на миг в самом темном и укромном уголке памяти тайну, известную только ему одному, секрет, которым он не поделился даже с Кало и с дедушкой, ту боль, что ему предстояло нести в душе до конца своих дней. Ослепительная вспышка выхватила из темноты образ матери в объятиях дяди Джорджа, обнаженные, сплетенные в клубок тела, взгляды, полные ужаса и стыда. Теперь воспоминание об этой сцене вызывало у него сожаление; он не мог ни осудить, ни простить, ни оправдать, но интуитивно и смутно начал понимать, что даже священный брачный союз может рухнуть, если связывает людей, не подходящих друг другу.

Голос отца оторвал его от горьких размышлений.

– Ее зовут Мэри-Джейн, – сообщил Филип.

– Красивое имя, – рассеянно кивнул Бруно, погруженный в собственные мысли.

– Она очень хочет с тобой познакомиться. – Филип смотрел на него с опаской, заметив, что первые восторги сменились болезненной задумчивостью.

– Мне бы тоже этого хотелось. – Очаровательное детское личико вновь засияло улыбкой.

– Значит, вам предстоит познакомиться, – обрадовался Филип.

– Только не говори мне, что она уже в Италии и ты прятал ее от меня все это время.

– Нет, она в Сан-Франциско. – Он готов был броситься на шею сыну. – Я мог бы позвонить и пригласить ее сюда.

– Звони прямо сейчас, папа, – сказал Бруно. – Пусть летит первым же рейсом. Мы подождем ее в Милане.

– А как же Портофино? – насторожился Филип.

– Портофино никуда не денется. Приедем на день-два позже. – В качестве друга Фил ему очень нравился. – Мы проведем каникулы вместе.

Филип поставил чашку на блюдечко.

– Спасибо, Бруно. – Он взял руки сына в свои и ласково сжал их через стол. – Ты славный мальчик.

Два дня спустя прелестная Мэри-Джейн вышла из самолета в миланском аэропорту Мальпенса.