Читать книгу - "Наследница царицы Савской - Индия Эдхилл"

– Таково твое толкование этого сна? – Соломон смотрел в бескрайнее ночное небо. – Ты очень добра, царица моего сердца.

– Это не доброта, любимый, это правда.

Она прикоснулась кончиком пальца к его лбу, к точке между бровями, где скрывался третий глаз, око, способное заглядывать за пределы этого мира в прошлое и будущее.

– Ты видишь ясно. Может быть, слишком ясно, Соломон, любовь моя, единственный мой! Ты и впрямь думаешь, что о мудрости просят глупцы и негодяи? Если так, то ты еще больший глупец, чем они!

Он наконец-то улыбнулся, на миг возвращаясь от своих призраков к ней.

– Величайшие цари – всегда величайшие глупцы, Билкис. И нет худшей глупости, чем говорить, когда следует молчать.

И, зная, чего он желает, она раскрылась перед ним, защищая собой от страхов, которые преследовали его во сне и омрачали его дни наяву. Она молча боролась с этим демоном, даруя Соломону единственный щит, способный укрыть от сомнений. «Возьми мою любовь. Возьми дары любви. И верь в себя так же, как верит в тебя твой Бог. И, когда я покину тебя, вспоминай меня, возвращаясь сюда. Пусть мой призрак гуляет по этому саду вместе с Ависагой. Мы обе будем ждать среди вечных звезд, когда ты наконец придешь к нам».

Песнь Ваалит

Вина за случившееся частично лежит на мне. Я недооценила Ровоама. Считая его тупоумным и жестоким, я не понимала, насколько ярко пылает в нем ревность, как отчаянно он желает заполучить то, что принадлежит мне, – отцовскую любовь.

Не знала я и о том, что он завидует моей близости к царице Савской. Я никогда не думала одновременно о царице и брате. Царица занимала все мои мысли и душу, а о Ровоаме я вспоминала лишь при необходимости.

Я всегда знала, что Ровоаму не хватает ума, но даже я не считала его глупым настолько, чтобы осмелиться украсть моего коня. Брат считал, что все решает сила, но как ему пришло в голову, будто он сможет ездить на Ури, наделенном не меньшей гордостью, чем он, и намного бóльшим благородством?

Я всегда слушалась отцовских наставлений, когда он говорил, что со слугами и рабами нужно обращаться как с равными. Сначала я поступала так, желая угодить отцу. Подрастая и начиная понимать больше, я увидела другие причины проявлять доброту. Сначала я заметила, что люди в этом случае стараются завоевать еще большее расположение и лучше мне служат. И лишь потом, когда я стала женщиной, мои глаза открылись и я поняла, что, обращаясь уважительно с другими, я заботилась о том, чтобы самой уважать себя.

Теперь я жалею, что не применила этот совет к своему брату Ровоаму. Может, это помогло бы. Но я ведь была всего лишь девчонкой, что бы я ни думала о себе и своей мудрости. А Ровоам… Даже повзрослев, он остался глупцом. Спросите любого из тех, кто служил ему.

Мы с Нимрой играли в кости с моими братьями Эльякимом, Ионафаном и Мезахом. Мне как раз выпало самое счастливое число – семь, как вдруг в мой сад вбежала Кешет. Одно это заставило нас недоуменно уставиться на нее, ведь Кешет всегда прохаживалась степенно, словно голубка, и была по-кошачьи опрятной. Когда мы хотели поддразнить ее, то растрепывали ей волосы или дергали ее за накидку, а потом смотрели, как она в мгновение ока приводит себя в порядок.

– Царевна, поторопись! – окликнула меня Кешет.

Я с сожалением посмотрела на свое счастливое число, но вскочила, сказав Ионафану, что он может доиграть за меня, и подошла к Кешет.

– В чем дело? – спросила я, и вдруг вся кровь словно бы отхлынула от моего сердца, так что я пошатнулась. – Отец? Что с ним?

– Нет! Нет. – Кешет схватила меня за руку. – Царевич Ровоам. Идем со мной.

Она повела меня к воротам, где ждала какая-то незнакомая девушка-рабыня.

– Это Мири. Мири, расскажи царевне то, что рассказала мне.

Мири склонила голову. Девушка явно смущалась, оказавшись в царских покоях, а не на кухне, и поэтому едва могла говорить, но все же ей удалось объяснить, в чем дело.

– Рувим, который работает на конюшне, велел мне передать тебе – передать царевне, – что царевич Ровоам пришел на конюшню и приказал, чтобы для него взнуздали коня царевны. Рувим просил сказать тебе, что он пока тянет время, но долго не продержится, поэтому нужно спешить.

Я до сих пор рада, что поблагодарила Мири, прежде чем кинуться на конюшню. Позже я одарила ее достаточно щедро, чтобы она могла найти себе хорошего мужа, отслужив положенные семь лет. Отблагодарила я и Рувима – его сообразительность спасла всех нас от страшного несчастья. Если бы Ровоаму удалось сесть на моего коня, не знаю, что сталось бы: разорвал бы он ему рот уздечкой, навсегда сломив его характер, или Ури сбросил бы Ровоама на землю и убил. При любом исходе я потеряла бы Ури навсегда.

Я прибежала на конюшню как раз тогда, когда Ровоам лишился даже тех крох терпения, которыми обладал, и начал хлестать Рувима своей плетью. К его величайшей чести, Рувим спокойно переносил удары, зная, что это тоже способ потянуть время. И все-таки он обрадовался мне. Увидев меня, он перехватил плеть, прекратив попытки брата ударами добиться повиновения.

– Царевич Ровоам, пришла царевна. Спроси ее сам.

Ровоам повернулся рывком, словно ожидая какой-то злой шутки. Я вдохнула поглубже, чтобы говорить спокойно.

– Брат, – начала я, – зачем ты бьешь Рувима? Ты знаешь, что наш отец не любит…

– Я не люблю слуг, которые не умеют подчиняться! Я наследник, и, когда я приказываю, чтобы мне подали лошадь, ее должны подать!

Ровоам задыхался, словно он, а не я, пробежал почти через весь дворец.

– Нет, не должны, – ответила я, – если лошадь не принадлежит тебе.

Сейчас я понимаю, что не следовало этого говорить. Лучше бы я изобразила наивность и позволила Ровоаму сохранить лицо. И тогда он, конечно, не узнал бы, что слуги могут делать для меня то, на что не готовы ради него: помогать, не думая о награде.

– Я наследник. Мое желание – это приказ. А ты… Ты…

– Лишь девчонка, я знаю. Но девчонка я или нет, а Ури принадлежит мне и только мне. Это подарок царицы Савской, и я запрещаю тебе прикасаться к нему.

– Запрещаешь? Ты запрещаешь мне?

– Да, запрещаю. А еще я запрещаю бить слуг. И если ты не подчинишься мне – потому что я всего лишь девчонка, – тогда давай пойдем к царю, нашему отцу, и попросим нас рассудить. И он тебе запретит, как я, и ты знаешь это, Ровоам!

Мы испепеляли друг друга взглядами, словно два петуха, готовых подраться. Рувим потом сказал, что не удивился бы, если бы мы зарычали и вцепились друг другу в горло, как две собаки. Ровоам был старше и сильнее меня, но я бы ни за что не отвела глаза и не отступила бы ни на шаг. Я знала, что отец поддержит меня. Это знал и Ровоам. В сущности, именно это растравляло его сердце.

Ровоам поднял руку, словно собираясь ударить меня, потом, опустив глаза, увидел, что плетки уже нет.