Читать книгу - "Меч и корона - Анна О’Брайен"

Голос его звучал ласково, он даже назвал меня по имени, чтобы создать атмосферу доверительности. Он сделает то, о чем я прошу! Слава Богу! В кабинете повисла тишина, нарушаемая одним лишь щебетом зябликов за окнами — они вили гнезда на ветвях огромного кипариса у самого дворца. Папа убрал руки с моей головы. Я посмотрела на него с благодарностью, слезы на щеках высохли.

— Я видел представленные вами доказательства, слышал, с каким чувством вы говорили о них. В этом деле вы ни в чем не виноваты. Нет нужды тревожить свою совесть или же опасаться, что Бог и дальше станет карать вас… Но, думаю, вы неправильно все истолковали. Долг жены — держаться своего мужа.

Держаться? Это я должна держаться за Людовика?

— Не в ваших интересах и не в интересах Его величества расторгать брак. В нем нет ничего противозаконного.

Он что же, глупец или просто ошибается? Он чего-то не понял? Как можно просто взять и отвергнуть факты, которые я ему наглядно изложила?

— Печали ваши, дочь моя, можно исцелить, а брак — восстановить.

Надежды мои вылетели в окошко и смешались с бессмысленным щебетом птиц.

— Он не приходит ко мне на ложе. Как же это можно исцелить и восстановить?

Евгений покачал головой, проявляя мягкость и понимание, снова возбудив тем самым мой гнев.

— Надо быть сострадательной к ближнему, дочь моя, надо понимать, как нелегко было супругу вашему возглавлять крестовый поход. Святой обет целомудрия, принесенный им, заслуживает похвалы, а отнюдь не осуждения.

Похвалы? Мое раздражение переросло в ярость.

— Я не стану хвалить его за то, что он пренебрегает мною! Он редко прикасался ко мне еще до того, как принять крест!

— Вы женщина высокого происхождения, Элеонора. Вам надо молиться об обретении власти над своими чувствами.

После этих слов моя горячая кровь застыла в жилах. Почему вышло, что он заставил меня говорить, как свойственно бесстыдной блуднице, а вовсе не жене, лишенной внимания мужа?

— Возможно теперь, когда крестовый поход окончился…

— Он уже двенадцать месяцев как окончился! Наш брак только видимость!

— Вы ошибаетесь, Элеонора. Аббат Сюжер с вами не согласен.

Сюжер! Это имя прозвучало похоронным звоном по всем моим замыслам. При чем здесь аббат Сюжер?

— Да и Тьерри Галеран уверял меня, что, едва вы вернетесь в Париж, вы снова обретете все достоинство королевы Франции и смиритесь со своим браком.

Еще и Галеран! Снова обрету достоинство? Как смел этот выскочка низкого происхождения обсуждать, достойно я себя держу или нет?

Передо мной словно книга раскрылась на нужной странице, я увидела ясно то, чего, к несчастью, не сумела предусмотреть с самого начала. Людовик ведь посылал сюда, в Тускулум, гонца, чтобы испросить аудиенции у папы. А гонцом был Тьерри Галеран. И тот не стал терять времени даром, а напитал слух Евгения своим ядом. Разумеется, так оно и было, а Евгений не замедлил прислушаться к своему фавориту-тамплиеру и склониться на его сторону.

— Галеран утверждает, что брак незачем расторгать. И он, и аббат Сюжер очень хорошо понимают ваше положение. Я выслушал их и склонен согласиться с ними, принимая свое решение. Я не хочу сказать, что не испытываю к вам сочувствия, дитя мое. Но думаю, что вы ошибаетесь. Я не стану делать того, о чем вы просите — признавать брак недействительным.

Я едва могла дышать. Дело мое было проиграно с самого начала. Они — Сюжер и Галеран — сговорились между собой и свели на нет все мои аргументы, выбили у меня из-под ног почву, выразив якобы понимание и даже сострадание к моему положению. У Евгения и в мыслях не было прислушиваться ко мне. С самого начала он знал, что ответит мне отказом. Будь у меня в руке сейчас кинжал, окажись рядом Галеран — клянусь, я бы выпустила ему кишки! И незачем стоять на коленях перед таким слабохарактерным, не умеющим распорядиться своей властью папой, которым может вертеть ничтожный Галеран.

Я встала, расправила юбки, усмиряя нервную дрожь, и обратилась к нему холодным тоном:

— Я так полагаю, что оба ваши почтенных советника — коль уж они осмелились обсуждать мои личные вопросы, мое замужество — не забыли упомянуть о том, какое неоценимое значение имеет Аквитания для всего Французского королевства. — Я с удовлетворением отметила, что Его святейшество залился краской до корней волос, уже заметно редеющих. — Полагаю, они сообщили вам, что принадлежащие мне земли слишком ценны для Людовика, их нельзя потерять из-за простого женского каприза.

— Мы говорили о том, что вы нуждаетесь в покровительстве Людовика, — с убийственным простодушием отвечал Евгений. — Иначе как вы сумеете отстоять свои земли? Вам невыгодно оставаться одинокой и беззащитной.

Итак, вся истинность представленных мною доказательств не стоила ровно ничего. С самого начала. К моим глазам вновь подступили слезы, но на сей раз они были вызваны яростью, и я не позволила им пролиться.

— Вы должны согласиться с тем, что я лучше понимаю ваши выгоды, — хитро улыбнулся Евгений, не скрывая радости от своей победы. — Если вы снова преклоните колена, мы сможем помолиться вместе.

У меня не было такого желания.

— Мне не требуются ваши молитвы. Мне нужно расторжение брака.

— Но этого не желает ваш супруг. Он любит вас. Разве это не благословение Божье, дочь моя?

— Благословение? Детская влюбленность Людовика душит меня, как цепь на шее!

Я заставила себя сделать реверанс, постаравшись вложить в него все презрение к папе, и вышла из кабинета, с трудом удержавшись от соблазна хлопнуть дверью. Письменные доказательства я оставила ему — на что они мне теперь? Династии Аквитанских герцогов и Капетингов были брошены на пол к ногам Евгения, пусть там и остаются. Меня захлестывал гнев.

Сюжеру с его непрошеным вмешательством я от души пожелала вечно гореть в аду. Вместе с полным яда Галераном. А Евгений… Да ведь они все заодно.

Было в чем упрекнуть и Людовика. Я поймала его в одной из маленьких комнаток Тускуланского дворца, из окон которой были видны сад и отдаленные холмы. Людовик стоял у оконного проема, как всегда, разбирая вместе с Галераном финансовые счета.

— Что вы натворили?

Я словно не замечала Галерана, не потрудилась и говорить потише. Папские гвардейцы статуями застыли у дверей.

— Полагаю, Его святейшество отказал вам, — проговорил Людовик, слегка удивленный моей горячностью.

— Разумеется, отказал. Ничего другого он и не собирался делать. Притворялся, что выслушивает меня, заставил валять дурочку, а потом… — Я резко закрыла рот, щелкнув зубами. — Я не стану говорить об этом, пока ваш наймит стоит здесь и вгрызается в каждое слово, будто стервятник в падаль.

— Я забочусь только о ваших высших интересах, государыня, — возразил Галеран с невероятным, непростительным самодовольством. Он даже улыбнулся мне. — И об интересах Франции. Мы не можем позволить себе утратить Аквитанию и Пуату. А вы слишком опасны, чтобы предоставлять вам свободу. Вашими землями может завладеть любой из наших врагов…