Читать книгу - "Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд"

Байрон вытягивает руки.

— Я не думал, что ты на такое способна, — говорит он. Я подхожу к нему и даю себя обнять.

— Конечно, способна, — говорю я. — Раз плюнуть.

* * *

Очень быстро я получаю заказ на четыре страницы «Гламурных штучек» для «Гламур». Меня заказывают «Харперс базар» и «Вог» (да, американский «Вот» хочет, чтобы я и Фонья снимались в сюжете с бельем у Шелии Мецнер). Я работаю в каталогах в Мауи, Эл-Эй и Шотландии по новой расценке, две с половиной тысячи в день. Я снимаюсь в рекламе очков и линз, украшений, сумок и поясов. Мама хочет, чтобы я приехала в гости, но как успеть, если я лечу на Сейшелы? Съемки рекламы лосьона для загара. Правда, я бледная, как тротуары Нью-Йорка, но мне сделают темный глубокий загар ретушью.

Столько работы… а это только американские клиенты. Благодаря клипу я стала популярной и в Италии, поэтому снимаюсь в одном сюжете для «Леи» и в двух для «Амика» — и знакомлюсь с Альфредо.

— Он легенда! — ахает Байрон, узнав, что первый заказ от знаменитого фотографа подтвержден.

И он прав. Альфредо Робано уже больше трех десятилетий считается одним из лучших модных фотографов мира. Это впечатляет, если подумать, что к этому периоду относятся бурные семидесятые и наркотические восьмидесятые. Филиалы «Вог» по всему миру, «Ревлон» и «Ревеллион»; Энн и Кельвин Кляйн; Кристи Терлингтон и Кристи Бринкли — Альфредо работал со всеми и с многими другими. Его стена трофеев тянется вверх и вниз по лестнице и заворачивает. Альфредо приглашает меня на все съемки.

Спустя две недели, заработав уже сорок тысяч долларов, я иду в студию Альфредо на съемки другого сюжета для «Амика»: шесть страниц под названием «Ночь нежна» плюс проба на обложку.

Да, да: проба на обложку.

Мы снимаем обложку поздним утром, после того как отсняли два ролика на другой площадке. Время выбрано идеально: до того, как мой макияж начинает портиться, но после того, как я разогрелась и проснулась, так что все проходит без сучка, без задоринки. Да, я немного нервничаю, пока меня красят в гримерке, но как только выхожу на площадку, я расслабляюсь. Мне нравится Альфредо. Мне нравятся Кей-Ти, Ингрид и Эдуардо — его парикмахер, визажистка и стилист соответственно. Мне нравится Катарина, редактор «Амика». Даже жена Альфредо, Алессандра, топ-модель начала восьмидесятых, а также активный менеджер студии — активный, потому что хочет проследить, чтобы ее не поменяли на модель поновее — терпима. Нет перешептываний за спиной. Никаких «Я тебя люблю» или слез. Просто весело.

После пробы на обложку начинается сессия номер четыре: платье «Шанель» из бронзового ламе, с тоненькими лямками-спагетти, короткое, но с длинным, до пола, шлейфом, подбитым красным шелком.

Когда я выхожу на площадку, Альфредо присвистывает. Когда я становлюсь на платформу, он говорит:

— Делай сейчас, что тебе нравится. Просто двигайся, мне нужно много энергии.

— Ладно, тогда…

Я поворачиваюсь к Робу, ассистенту Альфредо.

Роб улыбается.

— «Сборка для Дивы» — включаю!

— Спасибо.

Я выхожу в свет прожекторов. Когда я только начинала работать моделью, я боялась сниматься в студии. На натуре всегда есть чем восхититься: ой, смотрите, щеночки! Вот это да! Продавец хот-догов! Но белый задник без швов — это ничто. Остаешься ты — и объектив.

А теперь именно за это я и люблю студию.

В колонках раздается треск, и студию заполняет мелодичный голос Бэрри Манилоу: «Her name is Lola, she was a showgirl…»^[92]

Я начинаю раскачиваться, сначала медленно, стараясь почувствовать платье и что в нем хочется делать.

«With yellow feathers in her hair and a dress cut down to there…»^[93]

Эдуардо машет кисточкой в такт песне. Ингрид и Кей-Ти шутливо стукаются бедрами. Фр-р, фр-р — вентилятор шуршит моим шлейфом. Я выбрасываю руку в сторону и склоняю голову набок.

— Идеально! — кричит Альфредо.

«She would…»^[94]

И начинается. Студия исчезает, а может, это я улетаю за ее пределы, потому что освещение, вентилятор и музыка становятся не внешними факторами, а будто наполняют меня изнутри. Сумасшествие? Может быть. Не знаю. Знаю только, что с каждым щелчком камеры, в меня вливается энергия, пока я не загораюсь тысячей ваттов. Это самое прекрасное чувство на свете.

Весь день проходит так же. Я знаю, что двигаюсь, но не могу сказать как. Я на вершине чего-то большого, огромного, может, даже на луче звезды. Я чувствую себя сильной и уверенной, как рок-звезда, только вместо тысяч орущих фанов передо мной объектив. И все. Я отдаю ему все, что у меня есть.

Когда съемки кончаются, я чувствую приятную усталость, но этот волшебный день еще длится. Следующая остановка — престижный жилой квартал, вечеринка по поводу двадцатилетия Пикси, гавайский пир в пентхаусе.

Правда, есть и напряженные моменты — например, я увижу Джордан, с которой до сих пор почти не разговариваю. Кроме того, придется терпеть начинающих финансистов, уверенных, что лучшее дополнение к коктейлю — фразочки вроде «Сегодняшняя волатильность акций «Пакрим» вызвала небывалую арбитражную игру» или «О боже, что творится с йеной!». Но это на меня не действует, я просто выхожу на воздух, протискиваюсь между пальмами в горшках и свешиваюсь с балкона.

Темно. В Сентрал-парке горят фонари, подчеркивая чернильную темноту мягким фиолетовым цветом. Все тихо, если не считать нескольких запоздалых бегунов, и кажется иллюзией, миражом, посланным успокоить усталых жителей Манхэттена. Прекрасным, но далеким. Потому что я поднялась высоко, я среди звезд.

Это правда. Впервые за долгое время мне кажется, что я парю над землей, что я огромна, как весь мир. Моя жизнь совершенна.

Лос-Анджелес. Бермуды. Озеро Тахо.

«Приезжай домой», — говорит мама, но я не могу.

В конце августа я еще более занята, чем раньше, и мои усилия оправдываются еще двадцатью тысячами. Я не получаю заказ от «Вог» (неприятно, но не трагедия: они вернутся). Зато меня приглашают из «Мадемуазель» на сюжет «Операция «Стиль» — шесть страниц леггинсов, беретов и тренчей. А знаете, что самое чудесное? Я снимаюсь на второй журнальной обложке: «Амика», я в три четверти в белом платье «Москино». Мне нравится. Редакторам тоже. Они приглашают меня для съемки новых страниц, включая еще одну пробу на обложку.

— Получается две, — говорю я, усаживаясь на стул в офисе Байрона.

— Одна обложка и одна проба, — поправляет Байрон. — Надо подождать и посмотреть, что будет.