Читать книгу - "В полночный час - Шеннон Дрейк"

— Да, для нас конец света уже наступил, и со свободой, той, что мы знали раньше, нам пришлось навсегда проститься. Но я пришел сюда не затем. — Саксонец поднял глаза на Лючана. — Нормандцы движутся к северу, сея разрушение и смерть.

— Так всегда бывает, когда один народ покоряет другой, — заметил Лючан и поднял руку. — Мы не участвуем в вашей войне и не будем участвовать.

— Но я пришел сюда не потому, что идет война, — откликнулся незнакомец, — хотя смерть и разрушение — трагедия, достойная сочувствия и жалости. Люди сражаются в войнах — кто-то побеждает, кто-то проигрывает. Но в этой битве сам Гарольд решил, что Бог ополчился на него и потому привел нормандцев к власти над Англией. Но большинство нормандских войск составляли наемники, и я не думаю, что сам нормандский лорд знает, из каких мест они пришли. Он поставил цель занять трон, а в таких случаях редко кто стоит за ценой.

— Зачем ты пришел, если сам понимаешь, что ваше дело проиграно? — грозно спросил Лючан.

— Я не боюсь смерти. Меня зовут Эдгар, я правил нижней землей и попал в плен, как вы видите, — он коснулся ошейника на горле, — и стал рабом. Мне удалось сбежать, воспользовавшись беспечностью стражи. Смерть сама по себе не страшна. Не страшна, когда душа человека попадает в руки Господа. Но с приходом нормандской армии… пришла и ужасная болезнь. Столько завоевателей осталось в покоренных землях властвовать над теми, кого они завоевали, подчинять себе жителей городов и селений, не воинов, нет — крестьян, фермеров, ремесленников, художников, раненых и невинных… И все они стали падать жертвами странной болезни. Она косит людей как чума. Как чума, принесенная демонами! — Эдгар говорил, и в красных, воспаленных глазах его полыхало безумие. Измотанный и изможденный голодом, он говорил с такой убедительностью и с таким достоинством, что его речам нельзя было не внимать. Жалкие лохмотья его никак не вязались с гордой осанкой и мужеством, которые сопровождали его рассказ. — Только Бог знает, застану ли я в живых кого-нибудь из моих соотечественников с юга, когда вернусь. Говорю вам, я сумел сбежать лишь потому, что сами нормандцы напуганы. Они боялись выходить по ночам, трусы — они боялись лишь за себя. Зло пришло на наши земли. Зло, облаченное в тени, призраки. Они нападают на своих жертв из темноты. И наутро несчастных находят мертвыми. Но потом по ночам те, кто умер, приходят к другим — кого они любили при жизни, и наутро их сестры, братья, матери или жены тоже умирают. И болезнь распространяется с чудовищной стремительностью, словно чума, даже еще быстрее.

— Возможно, это и есть чума, — предположил Лючан, внимательно глядя на своего собеседника. — Мужчина прикасается к своей жене, заражая ее. А мать качает на руках умирающее дитя и тоже теряет жизнь.

Эдгар покачал головой.

— Нет, если и чума, то иная, чума, что может принимать человеческое обличье и может смеяться, когда священники читают молитвы над умирающими и мертвыми.

— Ты говоришь, что зло принимает человеческий облик, — подошел к Эдгару Рагнор. — И ты его видел. Тени, становящиеся людьми, так? Мужчины или женщины?

— Женщина подошла ко мне, когда я помогал священнику облегчить участь умирающего перед церковью Святой Марии, недалеко от поля битвы при Гастингсе. Она встала передо мной, закутанная в черное, словно была плакальщицей. Но тут она захохотала и сказала, что нормандцы открыли ворота проклятым. И…

Мужчина вдруг замолчал на полуслове.

— И?.. — помог ему Рагнор.

—Человек, над которым я прочитал молитву, человек, умерший у меня на глазах, на следующий день встал и пошел. Пошел с ней, когда настали сумерки, и зашагал по лугу перед церковью, зашагал среди других, тоже умерших.

Зачем ты пришел к нам? — спросил Лючан.

Потому что ходят слухи, что вы тоже обращаетесь в тени, а потом в людей, — не сразу ответил Эдгар. — Я хочу сохранить душу.

— И ты нас боишься? — пристально глядя на него, спросил Рагнор.

— Да, боюсь.

— Но ты все равно пришел? — продолжал допрос Лючан. — Пришел, в то время как страна твоя лежит в руинах.

— Кто-то выигрывает войны, кто-то, наоборот, проигрывает, но душа человека вечна. Да, я боюсь. И на поле битвы я знал страх. Но я боялся не так, как сейчас. Говорят, что другие пришли сюда. Что вы можете быть жестокими, как все завоеватели… но когда с боем покончено, восстанавливается нормальный порядок жизни и смерти и даже павшие могут молить о милости.

— Неплохая у нас репутация, — пробормотал Лючан.

— Мы пойдем с тобой на юг Англии, — произнес Рагнор.

— Я среди вас в безопасности, — отозвался сбежавший раб. В его словах слышалась утвердительная интонация, но все же Рагнор уловил в его утверждении вопрос.

— О да, — с мрачной серьезностью подтвердил он. Вулфгар, который до сих пор хранил молчание, тихо засмеялся.

— Мы пьем кровь побежденных и святых по праздникам, которые только наш народ считает для себя священными. Саксонец побледнел, но не дрогнул.

— На вашем острове есть церковь?

— Да, есть, — ответил ему Вулфгар.

Саксонец направился к выходу, но, поравнявшись с Рагнором, остановился и протянул руку к серебряному медальону, что висел у того на шее. Он быстро отдернул руку, но от Рагнора не отошел.

— Ты был рожден стать великим правителем, избранником Господа, — сказал он, пристально глядя на Рагнора.

— Может, и так, — ответил Рагнор, словно ждал такой реплики, — но Бог, видно, пересмотрел в отношении меня свои планы.

— Скорее всего, как зло приходит из теней, так и справедливость можно отыскать во зле, — выговорил Эдгар и вышел из дома.

Саксонцы всегда говорят загадками, — пробормотал Лючан, — и ищут ответов там, где их нет.

— Ответ есть — баланс сил, — возразил Рагнор и, когда все обернулись в его сторону, пожал плечами. — Мы все трое не раз бывали в битвах. И раньше, и теперь. И никакой нашей вины в том нет, ибо мы родились в мире, где войны и жестокость — дело обычное, когда сражаешься с таким же жестоким врагом. Так повелось среди людей. Нормандцы пришли захватить трон, и они будут продолжать убивать, чтобы завоевать его; нормандский лорд будет утверждать, что Бог на его стороне, на стороне правого. Саксонцы будут биться и убивать, и их будут убивать. Мы все верим в то, что наше дело — правое, когда убиваем врагов. Все племена, раньше населявшие Англию, воевали в прошлом, а теперь настал их черед. Нормандцы не станут вырезать всех поголовно, ибо тогда некому будет пахать поля и пасти скот, некому готовить еду и шить одежду. Все старо как мир. Самый безжалостный разрушитель ничего не добьется, если не оставит в живых тех, кто будет ему служить. Как сказал саксонец, он понимает, что в борьбе за власть смерть неизбежна. Но он верит в то, что после смерти душа человека отправляется к Богу. Может, мы и прокляты им, но мы тоже понимаем, что если не будет равновесия на земле, то мы все исчезнем.