Читать книгу - "Одно воспоминание Флоры Бэнкс - Эмили Барр"

Я закрыла блокнот. Как я могла забыть, что у меня амнезия? Хотя как я могла об этом помнить?

Я знала, что мне семнадцать лет. Я поцеловала Дрейка. Я помнила в подробностях наш поцелуй. Я сидела на пляже. Он подошел и присел рядом. Мне было семнадцать тогда, мне семнадцать сейчас. Моя спальня не изменилась с тех пор, когда мне было десять: отделка в розовых и белых тонах, оборочки, игрушки. Куклы Барби, плюшевые мишки, конструктор «Лего»…

Слова из этого блокнота перестали быть для меня правдой. Теперь я кое-что помнила. Это воспоминание было не из той поры, когда мне было десять. Оно из настоящего, по моим ощущениям. Я решила это проверить.

Я усадила игрушки в ряд на кровати: темноволосая Барби, машина «Скорой помощи» из набора «Лего», мягкая кукла по имени Филлис и серый Клювокрыл^[6]. Я набросила на них тонкое розовое покрывало и записала в блокноте: «Барби, „Скорая“ из „Лего“, кукла Филлис, Клювокрыл».

Потом сняла покрывало и проверила, запомнила ли я игрушки. Я знала, что не ошиблась: прошло слишком мало времени. Мне нужно было уйти из комнаты, вернуться спустя несколько часов и проверить.

Я снова накрыла их и вырвала страницу из блокнота. «Какие игрушки на кровати?» — написала я и оставила листок и ручку на полу у двери, чтобы написать ответ, как только вернусь в спальню.

Я поцеловала парня, я влюблена. Мне семнадцать, и мне не нужна детская. Это смешно. Я собрала плюшевых мишек, сунула их в коробку из-под «Лего» и поставила ее в угол комнаты, прикрыв простыней из корзины с грязным бельем. Это детские игрушки, а я больше не ребенок.

Я могла бы перекрасить комнату в белый цвет. У меня была бы простая и просторная, обычная комната, в которой может произойти что угодно.

Я сидела на полу, смотрела на прикрытую простыней коробку и вспоминала.

Сидя на полу, вероятно, на этом самом, я играю с машиной «Скорой помощи» из набора «Лего». Я нормальная маленькая девочка. Я болтаю с кем-то большим, кто сидит рядом. Он помогает мне отвезти куклу в больницу. Я счастлива. Это мой брат Джейкоб.

Мой первый день в школе. Мне страшно и волнительно — я встаю до рассвета, надеваю школьную форму и рюкзак. Подождав, сколько хватает терпения, я бужу родителей и брата. Они все ворчат на меня, потому что еще очень рано.

Я собираюсь вместе с родителями на прогулку. Я радуюсь: нас ждет парк развлечений. Я приплясываю от нетерпения, спрашивая у всех, можно ли уже сесть в машину. Не могу дождаться, когда мы туда попадем. Родители смеются и отвечают, что надо сначала позавтракать.

Я не помнила ни прогулку, ни парк развлечений, хотя мне бы этого хотелось. Фламбардс. Парк назывался Фламбардс.

Пришло время пить чай. «Мам?» — крикнула я, гадая, куда она подевалась. Мама не ответила. Посмотрев на записки, расклеенные по всем стенам, я поняла почему. Родители уехали, чтобы повидать Джейкоба — того взрослого из моего первого воспоминания. Он мой брат, он болен.

Я запаниковала. Мне нельзя оставаться одной. Я не хочу оставаться одна. Мне нужен кто-нибудь. Мне нужна моя мама. Мне нужен мой папа. Мне нужны люди вокруг. Если Джейкоб болен, ему следовало приехать домой, чтобы здесь о нем позаботились.

Я помнила, что поцеловала Дрейка на пляже, но ничего другого я вспомнить не смогла.

Я увидела записку с фразой, написанной моим почерком: «Какие игрушки на кровати?» Я подняла простыню и увидела Барби, «Скорую» из «Лего», мягкую куклу по имени Филлис и гиппогрифа. Переписывая игрушки, потому что рядом с запиской лежала ручка, я понятия не имела, зачем это делаю. Мне стало так досадно, что я расплакалась.

Если я собираюсь справляться самостоятельно, то следует оставлять более понятные записки. Я перевернула страницу в книге и написала: «Правила жизни Флоры», подчеркнув эти слова. Я попыталась придумать правила, но в голову пришло только одно: «Не паникуй». Я записала его.

«Не паникуй, потому что все, вероятно, в порядке, а если нет, то паника только ухудшит дело», — я перечитала первое правило. Оно выглядело разумным.

Я переходила из комнаты в комнату, разглядывая вещи. Я писала длинные записки и оставляла их в неожиданных местах, повторяя про себя, почему я осталась одна и сколько это продлится, гадая, почему этого не помню. Я расклеила записки вокруг фотографии Джейкоба, написав: «Мама и папа с Джейкобом, потому что он болен», «Не знаю, чем он болен, но это серьезно». Я переписала все сообщения, которыми обменялась с родителями, и расклеила их в ряд на стене кухни.

Я принимала лекарства, когда мне приходили напоминания от мамы: «Прими таблетки, дорогая». «Можем мы поехать во Фламбардс, когда вы вернетесь?» — спрашивала я.

Она не отвечала.

Я решила отправить сообщение Пейдж: ей следовало быть со мной, но дома я ее не нашла. Когда я набрала имя подруги на смартфоне, выскочило несколько сообщений. Пейдж требовала, чтобы я перестала ей звонить, потому что я поцеловала ее парня. Я уставилась на них. Мне снова стало страшно. Если родители уехали, Джейкоб болен, Пейдж меня ненавидит, а Дрейк на Шпицбергене, то у меня никого нет.

Пейдж мне больше не подруга. Я поцеловала ее парня на пляже: я знала, что это правда. Разумеется, она не желает меня видеть. Я смотрела и смотрела на сообщения Пейдж. Мы познакомились в наш первый школьный день, нам было по четыре года. У нас обеих волосы были заплетены в косички.