Читать книгу - "Читающая по цветам - Элизабет Лупас"

Мои роскошные придворные наряды из шелка и кружев остались в Эдинбурге, и на мне было надето закрытое платье из сине-зеленой флорентийской саржи и под ним – всего одна нижняя юбка. Ради тетушки Мар – и только ради нее – ибо по своей матери я нисколько, ни чуточки не скучала, я покрыла голову оставшейся после нее кружевной фатой и вплела в волосы, так, что оно свешивалось на лоб, ее бирюзовое ожерелье. Интересно, почувствует ли она в своем монастыре далеко-далеко в Париже, что рядом со мною незримо присутствует мой отец?

Потом мы устроили пир. В большой зал замка были приглашены все жители расположенной на большом острове деревушки Грэнмьюар, чтобы отведать жаренной на вертеле баранины, пирогов со свининой, жаркого из цыплят и обжаренных в кипящем масле, а затем тушенных на медленном огне щук в пряном и сладком соусе с корицей. Мы весело плясали под звуки арфы и свирелей – не чинные и манерные придворные танцы, а разудалые деревенские: джиги и рилы^[21].

А после, когда на небе взошла луна, мой муж – мой муж! – и я поднялись по старой винтовой лестнице в спальню на самом верху Русалочьей башни – северо-восточной башни замка Грэнмьюар. Это было так непохоже на виденные мною придворные свадьбы – ни пышных процессий, ни непристойных шуток и песен, ни гомонящих дам и их кавалеров. Только мы, мы двое. Мы раздели друг друга – медленно, так медленно. Ставни были распахнуты навстречу морю, звездам и благоуханной темноте теплой июньской ночи.

– Александр, – прошептала я, – мой любимый…

Он был прекрасен. Может ли мужчина быть прекрасным? Александр Гордон был именно таков. Он был похож на архангела, в звездном свете его золотистые волосы казались отлитыми из серебра, его плечи были широки и изящны, под гладкой кожей рук и груди переплетались гармонично очерченные мышцы. Но ни один архангел никогда не был таким нагим. И ни один архангел не был таким великолепно мужественным.

– Тебе нравится смотреть на меня? – спросил он.

Я протянула руку и коснулась его левого предплечья, где кость была чуть заметно искривлена – я бы ничего не почувствовала, если бы не знала, что когда-то оно было сломано.

– Да, – ответила я. – Помнишь, как мы впервые увидели друг друга? Бабушка только что закончила накладывать лубок на твою руку. Тогда ты тоже был нагим – во всяком случае, частично. Бабушка сказала мне, чтобы я не входила, но я все равно вошла. Тогда я в тебя и влюбилась, едва лишь увидела.

Он засмеялся.

– Ты была тогда ребенком, маленькой девочкой.

– А вот и нет. Мне уже было двенадцать. Некоторых девочек выдают замуж в двенадцать лет.

– Только если они принцессы.

– О, думаю, во мне есть королевская кровь – немножко. Со стороны моей матери-француженки. Я влюбилась в тебя, а ты меня даже не заметил. Ты тогда думал только о своем коне – боялся, что он себе что-то повредил, когда вы с ним вместе упали.

Он запустил руки в мои волосы, притянул мое лицо к своему и поцеловал меня в губы.

– Это был серый жеребец из конюшен Глентлити, – сказал он. – Я любил его, как ты любишь свои цветы. А ты помнишь, как я впервые поцеловал тебя?

– Разве я могу забыть? Мы с тобою прятались в саду. Бабушка заставила меня поклясться, что я никогда не позволю тебе коснуться или поцеловать меня…

– …и ты, конечно же, пошла прямиком ко мне и попросила коснуться тебя и поцеловать, – закончил он. – Мы тогда решили вместе сбежать и пожениться. Я к тому времени уже достиг совершеннолетия, и мы могли бы уехать в Глентлити. Ты показала мне какие-то желтые цветы, которые ты посадила, и сказала, что можешь выкопать их и увезти с собой.

– Это были ирисы, золотые ирисы. Ирис – это твой цветок, Александр.

Он поднял меня на руки.

– Ты мой цветок, – промолвил он. – Моя прекрасная жена.

Я поцеловала его – и ощутила вкус вина и корицы. Я хотела его так сильно, что боялась от желания лишиться чувств. Я боялась, внезапно меня охватил ужас, и я не знала, почему.

– Где бы мы с тобою были в эту ночь, если бы в тот день граф Хантли со своей свитой не решил поохотиться в окрестностях Грэнмьюара и если бы твой серый жеребец не упал и не придавил тебе руку? О Александр, одна мысль об этом пугает меня. Это была такая мелочь, такой пустяк – и он изменил все в наших судьбах. Какие еще мелочи…

– Тсс, – он приложил палец к моим губам. – Это произошло, и вот мы здесь. – Он медленно провел пальцем по моему подбородку, горлу и добрался до ложбинки между моих грудей. – Теперь мы можем касаться и целовать друг друга сколько хотим.

Я отдалась ему, и мы сделали все, чего давно желали.

Мы прожили в той комнате на верху башни следующие несколько дней, Александр и я. Мы изучили тела друг друга до последней складочки и изгиба. Мы по-турецки сидели на кровати, хихикая, как дети, и поедая пропитанные медом пирожные до тех пор, пока пододеяльник не покрылся крошками, а мы оба больше не могли даже смотреть на мед. Мы пили вино, пока и у меня, и у него не начинала кружиться голова. Мы любовались морем, утренними зорями, звездами, смотрели, как убывает луна, от полукружия с небольшим горбом с левого края до похожего на серп полумесяца. А в последний день я показала ему серебряный ларец королевы.

– Что в нем? – спросил он.

– Не знаю. Она велела мне не открывать его – ибо, что бы в нем ни лежало, это предназначено только для ее дочери, французской королевы, если она когда-нибудь возвратится в Шотландию.

– А у тебя есть ключ?

Я разжала кулак и показала ему серебряный ключ.

– Да, есть. Но он тоже только для французской королевы. Я не должны отпирать ларец – я обещала, милый.

Он наклонился и стал целовать меня в губы – медленно и сладостно.

– Старая королева мертва, а королева французская никогда не узнает, – тихо проговорил он. – Открой его. Я хочу посмотреть.

– Но я же обещала.

Он лизнул уголок моих губ, потом принялся покрывать легкими поцелуями лицо от подбородка до уха. Все мое тело затрепетало и напряглось.

– Открой его, – шепнул он, дыша мне в ухо.

– Мы только посмотрим – больше ничего, – сдалась я.

Он засмеялся и откинулся на подушки.

– Больше ничего.

Я вставила ключ в замочную скважину. И мне почудилось, что комната вдруг наполнилась ароматами боярышника, жимолости и шиповника. Я покачала головой. Они ненастоящие, это только мои воспоминания. Мария де Гиз умерла – именно это предсказал мне боярышник – «но кровь, чья же это кровь?» – а вьющаяся жимолость олицетворяла узы, связывающие меня узы обета. Да, я дала обещание старой королеве. Но что может быть дурного в том, чтобы просто посмотреть и больше ничего?

Я повернула ключ и откинула крышку ларца. Александр подался вперед, и я ощутила на своей щеке его свежее, теплое дыхание.