Читать книгу - "Клинок трех царств - Елизавета Алексеевна Дворецкая"

с Богом. Отрицать Божью волю в этой находке он не мог, но все же его смущало: вручить князю-язычнику меч героса-язычника – доброе ли дело для христианского пастыря? Было бы Святое копье или еще какая христианская святыня – было бы понятно, на что Господь указует. Но что такое эта находка, сомневаться не приходилось. И в школе в Никомедии, и в университете в Константинополе будущем иерею приходилось читать и Гомеров «Илиас», и другие языческие стихи, где излагалась история Фетиды, Ахиллеуса, его ферапона Патрокла – за неимением подходящего слова в славянском языке Патрокла приходилось именовать то другом, то побратимом[106].

Глядя, как сокровище лежит на краю амвона, ярко блистая в свете свечей, отец Ставракий начал молиться, но острая жажда понять замысел уводила мысль прочь от привычных слов. Вот он лежит, ксифос из волотовой могилы, такой же яркий, драгоценный, будто и не прошло две тысячи лет. Так же и слава Ахиллеуса ничуть не померкла и вспыхнула даже здесь, вырвалась из-под земли, как лава из вулкана, в далеком краю северных скифов. Но что в этой славе? Гомер воспел Ахиллеуса, а итог его жизни подвел Лукиан из Самосаты в своих «Разговорах в царстве мертвых». Антилох, Несторов сын, друг ближайший Ахиллеуса после Патрокла, в царстве Аида обращается к нему с такой речью:

«Я слышал, как ты сказал, что хотел бы лучше живым служить поденщиком у бедного пахаря, который „скромным владеет достатком“, чем царствовать над всеми мертвыми. Такие неблагородные слова приличны, быть может, какому-нибудь трусу-фригийцу, чрезмерно привязанному к жизни, но сыну Пелея, храбрейшему из всех героев, стыдно иметь такой низменный образ мыслей. Этого никак нельзя согласовать со всей твоей жизнью: ведь ты мог бы долго, хотя без славы, жить и долго царствовать во Фтиотиде, однако ты добровольно избрал смерть, соединенную со славой».

На это Ахиллеус отвечает ему:

«О, сын Нестора! Тогда я еще не знал, как здесь живется, и эту жалкую, ничтожную славу ставил выше жизни, так как не мог знать, что лучше. Теперь же я понимаю, что как ни много будут там, на земле, меня воспевать, все равно от славы мне никакой пользы не будет. Здесь я ничуть не выше других мертвецов, нет больше ни моей красоты, ни силы; все мы лежим, покрытые одним и тем же мраком, совсем одинаковые, и ничем друг от друга не отличаемся. Мертвые троянцы не боятся меня, а мертвые ахейцы не оказывают уважения; мы все здесь на равных правах, все мертвецы похожи друг на друга»[107]…

Антилох, сколь ни был он разумен, не смог предложить герою иного утешения, кроме совета повиноваться закону природы и не смешить другие тени, высказывая такие недостойные желания. Ни один из них, увы, еще не знал о вечной жизни, какую дарует христианская вера. О вечной жизни и совсем другой славе, какой в царстве божьем будет удостоен тот самый поденщик бедного пахаря, с которым Ахиллеус хотел бы обменяться. Так может, он, сын богини и несостоявшийся соперник самого Зевса, предвидел ту высшую славу поденщиков и пахарей, для которой вовсе не нужно потрясать копьем и криком сокрушать вражеские полчища? Предвидел и жалел, что не узнал света и вынужден влачить свою посмертную вечность во мраке и бессилии?

И не было ли явление Ахиллеусова меча истинным знаком Святославу о Божьей воле, предупреждением, указанием на урок, какой он должен извлечь из Ахиллесовой жизни, понять тщету славы, которую жаждет унаследовать…

Рассказать ему об этом! Завтра передать Торлейву – он крещен, он умный парень, он поймет и сможет донести до гордого своей силой упрямца, что вовсе не для того ему Господом послан этот ксифос, чтобы себя самого воображать полубогом…

И отец Ставракий принялся горячо молиться – в благодарность за откровение, посланное ему, прося сил донести его до сердец язычников.

* * *

Когда под вечер Торлейв вернулся домой, во дворе к нему сразу бросилась Влатта.

– Я не виновата! – выстрелила она, цепляясь за повод его коня. – Я его не звала, он сам!

– Кто – сам? – Торлейв спрыгнул с седла. – Ты о чем?

– Приехал Хельмо! – страшным шепотом ответила Влатта. – Спросил тебя. Сидит в избе с госпожой. Я с ним слова не сказала, клянусь, только кивнула, и все!

Торлейв слегка переменился в лице. С тех пор как обнаружилась кража пергамента, Хельмо к нему не приезжал, и теперь он сразу насторожился: чего хитрому немцу опять нужно? Но открытого объяснения между ними не было, Хельмо может думать, что его шалости остались неизвестными. Вот пусть и дальше так думает.

В избе Хельмо поднялся ему навстречу, Торлейв широко улыбнулся и сразу заметил, что гость выглядит огорченным.

– Салве! – по их обыкновению приветствовал его Хельмо.

– Хайре![108] – горделиво бросил в ответ Торлейв, показывая превосходство своей мудрости, но сейчас Хельмо не улыбнулся в ответ. – Что привело тебя под мой кров в этот предзакатный час, амикус меус?

– Мне надобна небольшая твоя помощь. – Хельмо был явно смущен. – Дозволь мне провести ночь у тебя в доме.

– Что случилось? – Торлейв искренне удивился. – Отец Теодор набрал сотню гостей, они поют и пляшут, не давая тебе спать?

– К этим гостям я привык. – Хельмо все же улыбнулся. – Я нынче повздорил с Рихером. Или он со мной. Выбранил меня, как мальчишку. Дескать, все мои заслуги – что я крестник госпожи Матильды… Он очень надменный человек, хоть и любезный по виду. Не хочу оставаться там сегодня. Утром пойду назад, он уже придет в себя.

– А не врешь ли ты, амикус меус? – Торлейв выразительно прищурился. – Можешь, конечно, остаться. Но сдается мне, ты за другим пришел.

– За чем – за другим? – Хельмо явственно переменился в лице, хоть и пытался держать себя в руках.

Пристально за ним наблюдая, Торлейв заметил, как взгляд гостя воровато метнулся к ларю с наследством Акилины.

– Ладно уж – спрашивай! – великодушно позволил Торлейв. – Я уже сто раз рассказал, как мы нашли ксифос, могу ради нашей дружбы рассказать еще раз!

У Хельмо явно отлегло от сердца, и он засмеялся, хоть и несколько деланно.

– Я уже знаю, как все было. Разные люди рассказали нам уже сто раз. Отец Ставракий бился близ той могилы с демоном Артемидой. Ангел принес ему золотой меч, и тем мечом он убил демона – так говорят одни. Другие говорят – демон бился тем мечом, но отец Ставракий победил его силой молитвы и святой воды, демон исчез с жутким воплем, а