Читать книгу - "Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф"

К приятному открытию Ану-син, Оннес оказался прекрасным любовником, нежным и чутким. Брачная ночь, которую она ждала со страхом и в тревоге, стараясь изгнать из своей памяти тот день, когда подверглась насилию в нухаре, завершилась ощущением сладкой неги и блаженства.

Когда Ану-син, войдя в брачные покои, сняла с ноги сандалию, как бы теряя её, что, по древнему ритуалу, обозначало приглашение мужчины к любовным играм, всё её тело покрылось холодным потом. Как поведёт себя Оннес, оставшись с ней наедине, уверенный, что его жена целиком и полностью принадлежит ему? Набросится на неё, жадный, похотливый, весь во власти необузданного желания, требующего немедленного удовлетворения, — как Киссар или Эришум? Или всё же будет иным, сдержанным и внимательным?..

Едва платье невесты соскользнуло на пол, Оннес обнял Ану-син за плечи и привлёк к себе. Она хотела отстраниться от него, но сильные пальцы мужчины приподняли её подбородок, и Оннес впился в её губы влажным жарким поцелуем. И сердце её вдруг замерло, а потом затрепетало где-то в животе. В следующее мгновение Ану-син невольно напряглась всем телом, не в силах унять сотрясавшую её дрожь, и снова попыталась сопротивляться. Но руки мужчины соскользнули с плеч на талию, и он прижал её к своим бёдрам, продолжая языком проникать в её рот всё глубже, требовательнее.

Тут Ану-син, не сумев преодолеть сковавший её тело страх, что было сил толкнула Оннеса в грудь. Он замер и посмотрел на неё с недоумением и обидой:

— Ты боишься меня? Или, может, я внушаю тебе… отвращение? Прошу, жена, будь со мной откровенна. Если ты скажешь, что чувствуешь ко мне неприязнь, — я тотчас уйду, чтобы не терзать тебя своим присутствием. Я никогда не взойду с тобой на супружеское ложе, хотя больше всего на свете желаю одарить тебя своей любовью.

— Нет, мой муж, — Ану-син наконец разомкнула уста, — я не чувствую к тебе неприязни. Но соблаговоли понять, что я… что мне…

Она запнулась и, опустившись на ложе, умолкла, исполненная грусти и досады.

Оннес присел рядом, погладил её по спине ласково и успокаивающе:

— Прости меня, если я грубо обошёлся с тобой! Я это исправлю и больше не буду настаивать делить с тобой ложе вопреки твоему желанию. Пусть не сейчас, через неделю, две… Я буду ждать, сколько скажешь!

Ану-син заглянула ему в глаза и прочитала в них такую тоску и отчаяние, что не выдержала и отвернулась.

Водворилось неловкое молчание.

Потом она услышала, как Оннес сделал какое-то движение и подумала, что он уходит. Однако он не ушёл — лёг на брачное ложе, растянувшись во всю длину своего сильного мускулистого тела. Он ждёт, — подумалось Ану-син. Она просто физически ощущала, как рядом с ней ждёт чего-то мужчина, который по воле богов стал её мужем. А, может, она ошибалась? И он уже ничего не ждал, а просто не хотел покидать её, оставлять её одну в спальных покоях в их первую брачную ночь?

Смущённая тем, что обидела его, Ану-син снова повернулась к Оннесу лицом, робко протянула руку, кончиками пальцев коснулась колючей щеки и тут же испуганно отдёрнула руку — странное и непривычное чувство заставило её вздрогнуть, а сердце забиться ещё сильнее. Ей показалось, что обрамлённый завитками усов рот приоткрылся в лёгкой улыбке.

Она вдруг осознала, что лицо Оннеса странно притягивает её. Некоторое время Ану-син завороженно смотрела на него, не понимая, что с ней происходит. После того, как она рассталась с Каданором, на свете больше не существовало мужчины, глядя на губы которого ей вдруг захотелось бы, чтобы её поцеловали. Но сейчас её с неудержимой силой влекло желание припасть к этим губам в поцелуе, почувствовать их жар, снова ощутить забытый восторг слияния двух дыханий.

Ану-син испугалась своего желания и невольно отодвинулась от мужа.

Глаза Оннеса открылись, и их взгляд, излучавший любовь и нежность, остановился на заалевшемся женском лице.

Он поднял руку, нашёл ладонь Ану-син и прижал её к своей щеке.

— Так лучше! — прошептал он и снова улыбнулся.

Она медленно возлегла рядом с Оннесом и осторожно, боясь спугнуть зародившееся в ней робкое желание, положила голову ему на грудь. По телу мужчины пробежала дрожь, он погладил Ану-син по волосам, жадно вдыхая их аромат и запах её молодого жаждущего любви тела. А потом она сама приблизила своё лицо к его лицу, губами прижалась к его губам. Его поцелуи были нежными, почти целомудренными, но, чем крепче она льнула к нему, тем исступлённее и неистовее он её целовал.

Оннес охнул, когда рука Ану-син, ласкавшая его плечи и грудь, вдруг коснулась его возбуждённой плоти. И тут же их обнажённые тела приникли друг к другу…

Ану-син лежала в ленивой истоме на роскошном брачном ложе. С изумлением прислушивалась она к своему телу, к своим ощущениям и новому, никогда не испытанному чувству. Она была одна в покоях: ей пришлось отослать Оннеса, чтобы вечером, прежде чем показаться ему снова, иметь возможность заняться собой. Она была счастлива: Оннес, опытный в любовных делах мужчина, хотя и понял, что в жёны ему досталась не девственница, ни словом, ни взглядом не выдал своего разочарования или недовольства…

Улыбнувшись своим воспоминаниям о прошедшей ночи, Ану-син потянулась к маленькому столику на выгнутых резных ножках и взяла чашу из синего финикийского стекла, в которую был налит лимонный сок пополам с водой.

В этот момент на пороге покоев появилась Аратта. Убедившись, что госпожа не спит, она поклонилась низко, почтительно не говоря ни слова.

— Что такое? — коротко спросила Ану-син, слегка рассерженная, что её умиротворённое уединение было нарушено.

— Бэллит, там внизу ожидает некий человек, который желает говорить с тобою!

— Он назвал своё шуму?

— Нет, — служанка почтительно поклонилась. — Но он уверяет, что знает тебя и что ты будешь рада вашей встрече. И что у него есть для тебя очень важные вести.

— Ладно, проводи его в цветочные покои! Я приму его там, — сказала Ану-син и набросила на голову небольшое покрывало, как полагалось замужней ассирийской женщине.

Аратта снова отвесила низкий поклон и удалилась. Спустя какое-то время она появилась в цветочной комнате, сопровождая мужчину, лицо которого было наполовину, как у пустынных кочевников, скрыто платком. Ану-син, усевшаяся на одном из низких диванов, приветствовала его жестом руки и пригласила садиться. Гость в свою очередь отдал ей низкий поклон, коснувшись рукою лба по придворному обычаю, и занял место на диване напротив хозяйки. Только убедившись, что они остались наедине, он убрал платок со своего лица, и Ану-син ахнула, узнав в госте… Киссара.

— Как видишь, вопреки твоим надеждам, я ещё жив, — заговорил Киссар, воодушевлённый её изумлением, — хотя последствия твоего побега были для моей семьи поистине разрушительны. В День невесты, день нашей свадьбы, был убит мой отец. Виновника его смерти так и не нашли, хотя хазанну Техиб убедил всех, что убийцей Залилума был кто-то из людей Табии или, может, сам Табия. Свидетелей гибели моего отца не нашлось, и все поверили словам Техиба. Моя бедная мать повредилась умом после того, как я, спасая тебя от преследования Табии и гнева моего отца, бежал вместе с тобой из родительского дома. Син-нури, моя сестра, пошла бродить по миру как нищая сирота. Я и сам скитался по всему Аккаду, стремясь отыскать тебя, чтобы затем вернуть в свой дом в Поющих Колосьях. Мне говорили, что легче найти иголку в стоге сена, чем сбежавшую невесту, но я упрямый человек, я не отчаялся. Когда до меня дошли слухи о том, что в храме Иштар, Дарующей воду, кадишту продают свои ласки всем, кто может за них заплатить, я поспешил туда из любопытства. И там боги наконец смилостивились надо мной, увенчав мои долгие поиски успехом. Выходя из кельи кадишту, с которой провёл блаженную ночь, во дворе храма я неожиданно увидел тебя. Сначала я не поверил своим глазам: неужели эта величавая женщина, облачённая в одежды верховной жрицы, и есть Ану-син, дочь батрачки и сирийского раба? Ты, конечно, изменилась, но не настолько, чтобы я, твой законный муж, не узнал тебя…