Читать книгу - "Нож Равальяка - Жюльетта Бенцони"

Полтора года спустя, в понедельник, 24 апреля 1617 года, пуля, выпущенная из пистолета де Витри, освободила Францию от Кончини.

Положение и впрямь стало невыносимым. Охмелев от фантастического везения и неограниченной власти, бывший крупье стал считать себя королем. Он выходил в сопровождении свиты из двухсот дворян и распоряжался всем по своему усмотрению. Жена больше не устраивала его, он собирался с ней развестись и отправить в изгнание. Королеве-матери он посылал каждый день по букету цветов, но не навещал, а с юным королем держал себя с вызывающей наглостью, даже не помышляя о показной почтительности. Король для Кончини оставался жалким мальчишкой, и он мечтал, что в один прекрасный день от него избавится. А пока Кончини учредил за юношей тайную слежку.

С Людовиком оставалась малая горстка преданных ему людей, вполне возможно, верных ему небескорыстно, но готовых ради него на все. На все, потому что ничем, кроме свой жизни, они не рисковали. Среди них был и де Витри, капитан гвардейской роты.

Как и сам Людовик, все его друзья были страстными охотниками, искусство охоты и внушило им их замысел. «Зверя» нужно было отделить от толпы, без которой он не перемещался, а для этого как нельзя лучше подходил мост, который вел к Лувру, соединяя ворота Бурбон с воротами Филиппа Августа.

В это утро де Витри дежурил, а вместе с ним на мосту прогуливались и болтали еще с десяток заговорщиков. Появился Кончини, как всегда, в сопровождении свиты. В одной руке он держал букет, в другой — только что полученное письмо, которое начал читать, что помешало ему заметить, как внезапно закрылись за ним ворота, резко уменьшив число сопровождавших его дворян. Ворота на другом конце моста тоже оказались закрытыми. Де Витри подошел к Кончини.

— Именем короля вы арестованы, — объявил он.

— Это ко мне?[42]

— Да, к вам!

Кончини отступил на шаг, нащупывая шпагу, но де Витри опередил его. Выхватив пистолет, он выстрелил в Кончини. Получив еще четыре пули, фаворит свалился в грязь[43], — дождь лил с самого утра — и стал лакомым куском для собак.

Несколько человек из свиты, что оказались на мосту вместе с Кончини, сделали попытку встать на защиту своего господина, но де Витри крикнул: «По приказу короля!», и они тут же успокоились.

Ворота между тем открыли, и трудно себе представить, какая восторженная толпа народа хлынула на мост. Новость облетела Париж со скоростью молнии, и парижане, ненавидевшие флорентийца, принялись праздновать свое освобождение от его власти. Радостные крики привлекли внимание служанок Марии де Медичи, и они стали выглядывать из окон. Одна из крикнула де Витри, стоявшему во дворе:

— Что происходит?

— Кончини убили.

— Господи! Кто?

— Я! Скажи об этом своей госпоже.

С госпожой случился нервный припадок, но, когда ее спросили, хочет ли она сама сообщить печальную новость «любимой подруге», королева ответила:

— У меня своих забот хватает. Если новость еще не дошла до нее, можете сообщить ей о ней. — Потом спохватилась и жестоко добавила: — Скажите ей: E ammazato[44].

В тот же вечер из покоев, переполненных сокровищами, была вызвана Галигаи. Ее отправили в Бастилию, она сидела и ждала, когда предстанет перед судом в Консьержери. Суд обвинит ее в колдовстве и приговорит к сожжению на костре. Единственным послаблением для всесильной фаворитки будет то, что перед костром ей отрубят голову. Пепел ее соединится в Сене с останками супруга, которого после убийства наскоро похоронили, но народ вытащил его тело из могилы, растерзал на мелкие кусочки и выбросил в воду.

Людовик XIII принял власть со спокойствием и уверенностью, каких никто от него не ожидал. Многих его уверенность удивила до крайности, ведь все привыкли считать его дурачком. Людовик счел нужным сказать только одну фразу:

— Я оставался ребенком, потому что не хотел умереть.

Король призвал к себе старых советников своего отца и отправил мать в изгнание в Блуа. Его безответная любовь к ней мало-помалу обратилась в желчное равнодушие.

Мария де Медичи переселилась в Блуа со всем своим двором, вместе с невозмутимой маркизой де Гершевиль, служанками, сундуками и драгоценностями. В последней карете королевского поезда уезжал монсеньор епископ Люсонский, вновь отправляясь в свое жалкое епископство.

Людовик XIII ненавидел епископа Люсонского. Благодаря своей дружбе с Марией де Медичи и Кончини епископ вошел в Королевский совет, стал государственным секретарем, занимался иностранными делами, приведя с собой двух или трех никому не известных, но весьма и весьма способных людей. Стараниями епископа Люсонского французское королевство избежало серьезных катастроф, однако молодой государь видел в нем лишь приспешника ненавистного фаворита и доверенное лицо своей матери.

Барон Губерт, Тома и Лоренца, явившись в Лувр, припали к коленям государя, прося милости для епископа, которого хорошо успели узнать и который вошел в круг их близких друзей. Полгода тому назад епископ в часовне де Курси окрестил чудесного младенца, маленького Губерта-Арманда, которого Лоренца с великой радостью положила на руки любимого супруга.

Король принял семейство де Курси с видимым удовольствием, в особенности он любил Лоренцу, всегда помня, что в день убийства она пыталась всеми силами уговорить короля Генриха не покидать Лувра.

— Сир, — умоляюще обратилась к королю молодая женщина, — епископ Люсонский спас мою честь и вернул мне больше, чем жизнь.

— Сир, — поддержал жену Тома, — мне епископ спас жизнь, а вам — верного слугу.

— Сир, — присоединился к своим детям старый барон Губерт, — епископ спас мою семью, мое имя и не позволил мне окончить дни во мраке безнадежности!

Однако мольбы благородных де Курси не изменили решения короля.

— Я знаю, — вздохнул король. — И бог мне свидетель, что я с радостью удовлетворил бы вашу просьбу. Но постарайтесь понять и меня: при одном только взгляде на него я заболеваю. И чем меньше я буду его видеть, тем мне будет лучше.

С глубоким огорчением де Курси вернулись в свое поместье.

Но прошло пятнадцать лет, и Людовик XIII в добром согласии со своим главным помощником и первым министром кардиналом герцогом де Ришелье наградил Тома титулом маршала Франции.

Сен-Манде, август 2010.