Читать книгу - "Книга песен Бенни Ламента - Эми Хармон"

В рождественское утро я проснулся с мыслями об отце, в чем, собственно, ничего необычного не было. Каждое утро со дня смерти папы я пробуждался с думами о нем в голове, с мыслями об Эстер в сердце и о Сэле в кишках. Мои мышцы и кости удерживали всех их внутри меня, но они управляли моей жизнью.

На протяжении почти тридцати лет, но особенно в последние лет десять, я шагал по жизни, думая исключительно о себе и своих песнях. Я мог днями не вспоминать об отце, пока он с присущей ему настойчивостью не пробивался сквозь заслон моих размышлений; тогда я отделывался от него кивком и снова забывал до поры до времени. Возможно, так и должно было быть. Ребенок покидает материнскую утробу, а потом «отбивается от рук». Он учится самостоятельно ходить (чтобы его не носили), самостоятельно есть (чтобы его не кормили) и самостоятельно действовать (чтобы не поступать по чужой указке). И это правильно. Это необходимо. А у меня и вовсе была масса причин, чтобы держаться от отцовского мира подальше.

Но в последние дни отец не выходил у меня из головы. Он глядел на меня в зеркало. Его руки касались моих клавиш, его слова срывались с моего языка. Отец присутствовал во мне, словно покинул свое тело и растворился в моем, но ему все равно не хватало пространства… а я не мог найти места, где бы его не было. И не понимал, являлось ли мое состояние лишь новым этапом развития, новой фазой в отношениях родитель – ребенок (младенец, малыш-ползунок, подросток, взрослый и, наконец, осиротевший сын). Но нараставшая боль была невыносимо мучительной.

Иногда в своих снах я прогуливался с отцом, и тогда он на время выходил из моей оболочки, и я мог снова дышать, освободившись от бремени воспоминаний. Мы гуляли по пляжу в Сэндс-Пойнте, недалеко о дома Сэла на Лонг-Айленде. Не знаю, почему сны уносили меня именно туда. Мне никогда не нравилось гостить у Сэла, хотя северный берег Лонг-Айленда очень красив. А с чего бы мне это нравилось? Дом Сэла выглядел снаружи раем, но за своими стенами скрывал все пороки и зло… тела, завернутые в ковры, мертвых подружек на пляже.

– С Рождеством, па, – прошептал я, пытаясь выбросить из головы мысли о Карле. Ей там места не было.

Эстер уже встала, хотя, взглянув на часы, я понял, что и мне это следовало сделать. Долгие часы, тяжелые дни и бессонные ночи дали о себе знать. Я услышал, как Эстер гремит на кухне кастрюлями и сковородками. Похоже, ей так и не удалось избавиться от подозрений, что серьги Мод присвоил Сэл. И я не винил ее за это. Я и сам не мог долгое время избавиться от многих подозрений и сомнений. А хуже всего было то, что ответов на свои вопросы я так и не нашел.

Мы вернулись с вечеринки Горди после полуночи и сразу разбрелись по своим углам – каждый со своей тоской по дому в сердце и со своими страхами. И все настолько уставшие, что задерживаться на разговор было бессмысленно. Рождество превратило нас на время в детей – грустных, плаксивых детей с несбывшимися надеждами и тоской по рождественским праздникам прошлых лет и людям, которых в свое время мы, увы, не ценили.

Отец всегда дарил мне на Рождество подарки, хотя я был равнодушен к игрушкам, машинкам и даже книгам. Он покупал мне пластинки и музыкальные инструменты. А однажды даже подарил устройство для нарезания записей, чтобы я мог записывать собственные композиции. Устройство было недешевым, и я сразу же полюбил его. Возился с ним часами. Но чаще всего я не ценил усилия отца, и осознание этого теперь жгло мне душу.

Натянув свитер на нижнюю рубашку и носки на ноги, я начал разводить в камине огонь, хотя толком не знал, как это делается. У нас не было камина в квартире на Артур-авеню. К тому времени как я разжег его, мои руки были запачканы сажей, а разносившиеся из кухни запахи бекона, жареной картошки и оладий немилосердно разъедали желудок. Я умылся на кухне (Ли Отис успел нырнуть в ванную раньше меня). Эстер суетилась у плиты: Нэт Кинг Коул пел «Рождественскую песню», и она, босая, в девичьем платьишке, переворачивала оладьи, напевая вместе с ним. Почистив зубы, я стал с наслаждением за ней наблюдать.

– Где же твои туфли, Бейби Рут?

– Туфли на каблуках не подходят к домашнему платью. И мне так удобнее.

– Но пол слишком холодный. Обуй хотя бы те ботинки домработницы.

– Я не смогла их обуть. Они слишком страшные.

Я обвил Эстер руками, прижав ее спину к груди, и подставил под ее ноги свои огромные ступни.

– Вот. Так лучше, – рассмеялась Эстер, и я, как папа-пингвин, двинулся по кухне переваливающейся походкой, защищая ее ноги от холода.

– С Рождеством тебя, Бейби Рут, – прошептал я, целуя ее в щеку.

– С Рождеством тебя, Бенни!