Читать книгу - "Константа - Александра Лимова"

Уйти, что ли?

Мысль канула в Лету сразу же. Потому что вид Константина Юрьевича, абсолютно расслабленно сидящего на стуле, мягко говоря, завораживал. Ни грамма стеснения, нагой, с плавленым золотом в глазах, в ожидании приподнявший бровь и ее излом явственнее, добавляя резкости чертам лица, даря сродство с хищными, когда настолько все раскованно. Не совсем была уверена, что правильно поняла, но гипнозом то, что вихрилось в его глазах и путалось в горячей крови. Путала мысли. Шаг к нему, останавливаясь между его разведенных ног и колени только начали подгибаться, но остановились, когда он, усмехнувшись, отрицательно повел головой.

Резко двинулся вперед, сжав мое предплечье и дернув на себя так, что почти упала спиной на его грудь. Обнял, прижимая мои руки к моему же телу без возможности пошевелиться и прикусил за плечо. В мыслях горячеющий густой туман от ощущения эрекции под собой, от силы обнимающих рук.

— Кость?.. — хрипло позвала, ощущая, как двинулся подо мной, разнося под кожей опаляющий аромат. Свой. Но без защиты я не согласна…

Ослабил объятия, но лишь для того, чтобы сжать мои колени и повести ими так, чтобы перекинула ноги за его, а он свои развел шире. Сухой жар по горлу, когда его пальцы сжали грудь и правая пошла рука вверх, к моей шее. Надавил, заставляя откинуться на него, теснее вжаться и вздрогнуть, когда пальцы его левой руки ногтями по животу, до низа, поверхностно по вновь пульсирующей точке и ниже, размазывая влагу по коже.

— Поцелуй меня, — негромко произнес, так же неторопливо отпуская шею, напоследок сжав сильнее и поверхностными касаниями спускаясь пальцами по груди, по чаще вздымающимся ребрам, все ниже, когда я бесполезно пыталась обернуться, чтобы сделать то, что набатом и жаром стучало в голове, но он, улыбаясь делал все, чтобы не смогла его поцеловать.

И резко запустил два пальца одной руки внутрь с одновременным нажимом пальцами второй на самую чувствительную точку, рывком разводя свои ноги и, соответственно, мои.

Легкая болезненность затерялась в спирали, скручивающей внутренности. Скручивающей неумолимо и сильнее, когда пальцы внутри кпереди, а прикосновения на к пульсации снаружи мягче, но быстрее. Напористость выраженная, оттесняющая на край сознания факт, что вроде бы измотана, оттесняя и сжигая его возрастающим интенсивом движений, запускающих дрожь от того что рефлекторно хочется свести ноги, но он, чуть приподняв колени, не позволяет. И новая атака с прикусом плеча, ударом пальцев внутри и нарастанием ритма снаружи. Стремительные поцелуи пламени сжавшегося нутра. Головокружение. Срыв дыхания, а кислорода в кипящей крови и без того мало.

Мольбой его имя и новая атака, и снова не дает свести ноги, удерживая локтями, когда повело на нем от ощущения жара под кожей, от раздавленных в венах капсул с обжигающим горчичным медом, насыщающим кровь приторностью и жаром, становящимся почти непереносимым. И все взвинчено почти до предела, отражающегося дробящимся эхом в сорванных из-за обрыва дыхания стонах, когда он не сбавлял ритм, когда наращивал, целуя плечо, покрывшееся как и все тело испариной. Движение глубже, усмешка мне в ухо, предупреждающая, что сейчас спалит. Чисто на инстинктах, ощущая гнет того, что вот-вот прорвет и без того уже дрожащую плотину, рефлекторно вновь попыталась свести ноги, отстраниться, но удержал локтями и развел ноги шире. Ритм в бесконечность, глубина до легкой степени болезненности и все кануло в шлейф обжигающего меда в венах, сжегшего их дотла и просочившегося в ткани, напитавшиеся разносом такой силы, когда она непереносима, когда пытаешься прекратить, свести ноги, приблизить сход, потому что сознание меркнет, а не можешь… прошивает и прожигает насквозь, не топит, а уничтожает наслаждением, когда теряешь власть не над телом, над всем… Безумство. Горячее и дурманящее, поглощающее без остатка, когда удерживают в руках, в которых погибаешь от удовольствия.

Мир выстраивался медленно. Сердце учащено, почти до сбоев. Осознание неторопливо сбрасывает сети с мыслей, неторопливо дарует власть над телом и ощущение этого тела. Слабо подрагивающего в его руках. Давно сменилась поза или недавно, не понять, просто обе ноги перекинуты через его бедро, а голова на плече. Губ касаются губы, но так поверхностно, едва ощутимо. И снова мерное мерцание плавленого золота под сенью густых темных ресниц.

— Командор, ты извини, но у пажа сил не хватит на ответочку, — голос слаб, как и сама.

— Значит, за тобой должок, капрал, — ирония мягкая, как и выражение глаз. — Попили чай на ночь…

Слабо прыснула, вставая на неверные ноги. Уныло в душ, после на кровать. Он, поплескавшись в обмывочной, пришел позже, когда я была почти уже в беспамятстве.

— Андрюш, ты дрыхнешь, что ли? — его голос очень тихий. Сил не было, даже чтобы поморщиться. А он чуть громче, но все равно тихо, — Женя?

Полная парализация всего тела дичайшей измотанностью, так что снова не отозвалась.

Укрыл и немного посидел рядом. Я чувствовала его, ощущала, что смотрит. Хотелось открыть глаза и увидеть, что именно было сейчас в светло-карих глазах, но все тело было налито свинцом, а веки особенно. До слуха донесся шелест ткани и ощутила, что склонился и, очень поверхностно огладив скулу пальцем, убирая еще влажную прядь с лица, осторожно подоткнул одеяло, поверхностно, почти неощутимо коснувшись губами виска. В сонную негу под кожей тягучей карамелью наслаждение.

Я вдруг поняла те взгляды Таши и Ли, мгновенно мягкие, такие женственные, когда в квартире прозвучал голос Кирилла.

Таня, которая взглядом яйца Андрею заморозила. Лиза, просто на секунду взглянув на него, взглядом испепелила. Зелимхан их берсерками зовет и я примерно понимала, что они из себя представляют, эти первые секретари капо ди капи, доносящие до всех его распоряжения, следящие за исполнением и жестами руководящие серьезной наружности мужчинами. И понимала вот то, что было в их глазах в ту ночь, когда на кухне были мы втроем и за ними приехал Кирилл. Я осознала полностью почему была тогда Лизина ложь и мгновенная Танина шлифовка этой лжи. Поняла из-за Кирилла, застегивающего обувь одной, прикоснувшись губами к ее колену и подхватившего на руки вторую… Когда ты можешь очень многое выдержать и сделать, под скупым жестом мужских пальцев убирающих прядь с лица во мраке и тиши, ты беспомощна. Так по особому. В слабости, за которую не стыдно, за которую хочется поблагодарить. От мужской нежности, боготворящей женственность и видящей ее, не скрывая уважения к тому, что ты можешь… От этого не защититься, от этого такие новые проблески огня в знакомом мраке, и все встает под другим углом, в том числе и ты сама.

Когда мужчина обращается с тобой бережно, даже зная, что ты можешь на самом деле едва ли не стены лбом сносить при необходимости, то ощущаешь тонкость, легкость в себе. Хрупкость и женственность, которую вот так старательно оберегают и заботятся о ней, ощущается не только согревающее тепло внутри, но и просто становишься мягче и от этого чувствуешь себя сильнее, несмотря на парадокс звучания. Оба чувствуют себя сильнее, потому что на него смотреть не можешь иначе как на мужчину, и относиться к нему иначе как к мужчине не получится. И в себе увереннее становишься от такого его отношения. Увереннее по-женски. До атомов, с которыми он знаком, уже разобрал на них своим отношением и свято их оберегает… до его атомов, за которые многое стерпишь, лишь бы сохранить их, лишь бы сохранить его самого.