Читать книгу - "Черный лебедь - Звева Казати Модиньяни"

Я оставила мою малолитражку на площадке, окруженной пышной растительностью с крупными пламенеющими соцветиями, и направилась к входу на виллу. В голубоватом свете сумерек среди ветвей немолчно щебетали птицы.

Проворная и изящная афганская борзая бежала мне навстречу широким элегантным шагом. Я узнала ее: это была Эсмеральда, собака, принадлежавшая Эстер. Эмилиано подарил ее матери еще щенком на семидесятилетие. Мы вместе ходили покупать ее в питомник.

Эсмеральда видела меня давно, когда ей было всего несколько месяцев от рождения, и потому теперь не могла узнать меня. Тем не менее, она не залаяла, а подошла ко мне, обнюхала и пошла рядом, словно сопровождая на том коротком пути, что отделял меня от виллы.

Потом я увидела Фабрицио. Слегка прихрамывая, он спустился по ступенькам и протянул мне руку.

– С приездом, – приветливо сказал он.

– Со встречей, – сказала я в ответ.

Мы просто пожали друг другу руки, а мне хотелось обнять его как брата.

– Мама ждет тебя в беседке, – сказал Фабрицио, показывая на конус, видневшийся за изгородью из лавровишни. – Я провожу тебя, – добавил он, учтиво предлагая мне руку.

Фабрицио был единственный из детей Монтальдо, кто знал о моем появлении на вилле. Обычно только он проводил уик-энды на озере в обществе Эстер. Остальные члены семьи выбирали себе места, считающиеся более престижными и веселыми. В отличие от других Монтальдо, Фабрицио не грезил личным самолетом или яхтой. Обычно он проводил свой отпуск с семьей в Нонантола, на родине Эдисона. Он перестроил большой дом, принадлежавший Эстер, где его жена и дети подолгу жили в течение года.

Лично я сохранила с Фабрицио хорошие отношения даже после смерти Эмилиано. Он готов был предложить мне плечо, на котором можно выплакаться, но я упорно отказывалась от его поддержки, отчасти потому, что не хотела создавать ему сложности в семье.

В руководящих кругах Фабрицио Тузини Монтальдо продолжал оставаться коммерческим директором отдела книжной продукции, единственным, что еще функционировал и приносил прибыль, чтобы затыкать дыры в этой потихоньку опускавшейся на дно посудине, в которую без мудрого руководства Эмилиано превратилось издательство «Монтальдо». Сам же он не придавал значения деньгам и власти и, может быть, поэтому оставался спокойным, довольным жизнью человеком.

Между ним и Эстер установилась такая душевная близость и взаимопонимание, какие редко бывают между родными матерью и сыном.

Эстер ждала меня в беседке на берегу озера. На ней было легкое платье из розового шелка, ее пышные седые волосы были хорошо причесаны. Меня встретил улыбающийся взгляд умиротворенного человека.

– Наконец-то ты здесь, – приветствовала она меня, протягивая обе руки.

Я взяла их в свои с нежностью.

– И нахожу вас в блестящей форме, – искренне воскликнула я.

– Так все говорят, – с иронией улыбнулась Эстер. – Но думаю, ты права, – добавила она. – Свои восемьдесят лет я выдерживаю сравнительно легко. А ты сама как себя чувствуешь? Но сначала иди сюда, садись рядом, чтобы я могла тебя хорошенько разглядеть. Послушай, – встрепенулась Эстер, – не хочешь ли выпить чашку чаю или лимонаду со льдом, как умеет готовить наша Анджелина?

Я кивнула, будучи не в силах вставить хоть слово в текучую, без пауз речь Эстер. Фабрицио сказал:

– Я оставляю вас одних. Чувствую, вам надо многое сказать друг другу.

Он удалился по направлению к вилле, а Эстер проговорила, намекая на него:

– Он единственный, кто осведомлен о твоем визите. Ты знаешь, что в смысле сдержанности на Фабрицио можно положиться. – Она погладила меня по щеке и продолжала: – Декроли сказал, что для успеха этой операции необходим некоторый элемент неожиданности. – Эстер намеренно понизила голос и была похожа сейчас на девочку-заговорщицу, замышляющую проказу, которая не понравится взрослым. – А пока я хочу услышать от тебя, а не от твоей матери, как ты в действительности себя чувствуешь.

– Хорошо. Честное слово, хорошо, – успокоила я ее.

– Однако тебе понадобилось время, – укорила она. – Пять долгих лет, чтобы причалить к этому берегу. Счастье еще, что я бессмертна, – пошутила она, – но мне не терпится увидеть, как ты войдешь в нашу семью.

Мне показалось, что она преувеличивает значение этого события, и я сказала ей об этом.

– Помолчи! – приказала она. – Эмилиано никогда не принял бы решения оставить тебя хозяйкой всей фирмы, если бы не был убежден, что у тебя есть для этого все данные.

Постарев, Эстер стала болтливой, несколько агрессивной в разговоре и уверенной в себе. Совершенно непохожей на ту усталую и смирившуюся с обстоятельствами женщину, о которой мне рассказывали Эмилиано и мой мать. Чем же вызвано это изменение? Смертью ее мужа или кончиной Себастьяно Бригенти? Две удачные операции на сердце превратили слабую, вечно болезненную синьору, постоянно находящуюся на грани сердечного приступа, в довольно-таки воинственную и живую особу. Она перенесла траур по смерти Эмилиано, ссоры своих детей, несчастья, тяготеющие над издательством, и по-своему была еще на коне.

– Думаю, Эмилиано не был непогрешим, – заметила я. – По крайней мере, если судить по финалу его жизни. – Я намекала на самоубийство.

Эстер нахмурилась и пристально посмотрела мне в глаза.

– Эмилиано много пил, я знаю, – ответила она. – Каждый реагирует по-своему на удары жизни. Но это никогда не мешало ему руководить фирмой, – сказала она в его оправдание.

Анджелина пришла с виллы, принеся чай. Высокая и невероятно худая, она неуверенно передвигалась в лиловом свете сумерек.

– Бедная старуха, – пожалела ее Эстер. – Ей почти семьдесят лет, а она все не хочет смириться со своей немощностью.

Она легко поднялась с шезлонга и пошла навстречу служанке, чтобы взять поднос.

– Позволь, я тебе помогу, – торопливо сказала она.

Анджелина покраснела от досады.

– Синьора всегда хочет делать то, что ей не положено, – с укором произнесла она.

– Я хочу сама поухаживать за дорогой гостьей, моя дорогая Анджелина, – мягко сказала Эстер, бросив на меня многозначительный взгляд.

– В каком часу подавать ужин? – спросила служанка.

– В обычное время, черт возьми, – проворчала Эстер.

В саду зажглись низкие фонари, подобные цветным грибам, которые освещали аллеи из розового гравия. Старая Анджелина медленно направилась к дому, а Эстер уверенной рукой принялась наливать чай в фарфоровые чашечки.

– Почему именно я? – спросила я, возобновляя прерванный разговор.

Эстер резко прервала меня:

– Когда ты кончишь со своими «почему»?

На этот раз Эстер меня не остановит. Я наконец-то нашла в себе храбрость задать тот страшный вопрос, который меня мучил пять лет и на который я не могла дать ответа.