Читать книгу - "Влюбленные антиподы - Ольга Горышина"

— Это что такое? — спросила я, когда открыла холодильник, чтобы освежить живот и голову холодным йогуртом.

Холодильник был забит колбасой и сыром.

— Что это такое? — повторила я, обернувшись.

— Не видишь? — Кузьма пожал плечами. — Презенты из Хорватии.

— Для кого?

— Для наших родственников. Поделим по-братски, — добавил он с неприятной улыбкой. — Даш, ты опять заводишься? Из отпуска надо привозить то, что ни за какие деньги в России не купишь. Это сыр для козлов, например. И вот!

Он поднял с пола пакет, музыкальный. И извлек из него склянки. Довольно красивые. Пузатенькие со стеклянным шариком-крышкой — по темному стеклу белым шло название СЛАНО.

— Искал сливовую наливку, но нашел только вишневую. Но, может, она тоже ничего. Мне понравилась бутылка. Подарочный вариант. И вот еще, — Новые бутылки оказались тонкими и высокими, треугольной формы с силуэтом церкви и надписью ДУБРОВНИК. — Это ореховица, та самая, их знаменитая. Вина не стал покупать. Что-то еще хочешь купить?

— А ты? — спросила я с незапланированным вызовом.

— Хорошее настроение для тебя в магазине не продают, а то я бы прикупил пару килограммчиков про запас.

Про запас? А он тебе нужен, этот запас? Или ты все берешь в больших количествах — если не на одну, так на всех хватит… Оптом.

— Тебе больно, поэтому ты злишься? Или я что-то сделал или наоборот не сделал, и ты злишься на меня?

— Мне больно!

Я снова открыла холодильник, который со злости на расточительность Кузьмы захлопнула, и вытащила из дальнего угла бутылку йогурта. Мог хотя бы на дверцу переставить!

— Не закрывай!

Он вытащил коробку с соком из черной смородины. И вот мы сели друг против друга. Наш стол превратился в бревно, на котором двум баранам будет ну никак не разойтись. Мы можем только бодать друг друга взглядами. Говорить у нас не получается. Мы же с разных планет и языки у нас тоже разные. Наша вашу не понимать, вашу мать!

Я вцепилась в горлышко йогуртовой бутылки не губами, а зубами. Мне хотелось кусаться! Бешеные собаки, наверное, чувствуют то же самое, что я сейчас.

— Даш, иди поспи. Впереди тяжелый перелет. В час ночи мы еще в Пулково будем. Пока до дома доберемся.

— Я иду спать! Успокойся! — шарахнула я по столу недопитой бутылкой. — Не буду тебя доставать. Не боись!

И потом шарахнула дверью. Рухнула на кровать и заревела. Нельзя реветь при нем… Но как сдержаться?

— Даша… — он стоял в дверях.

Только не подходи, только не вздумай меня трогать. Мне не нужна твоя жалость!

— Я не собираюсь тебя жалеть! — выкрикнул Кузьма так, что затряслись стекла.

Я замерла, даже дышать перестала — блин, вслух говорю, что думаю…

— Тогда зачем пришел? — буркнула я в покрывало.

— Ну, спросить, постелить тебе или нет?

И только сейчас я заметила, что кроме покрывала на кровати ничего нет.

— Ничего не надо. Я так. Мне плохо. Уйди… — и добавила совсем тихо: — Пожалуйста.

Тихо, чтобы не подумал, что это просьба. Это приказ!

— Даша, а таблетки в этом деле не помогают?

Я чуть приподняла голову.

— Может, мне в аптеку сгонять купить тебе что-нибудь в самолет от тошноты. И… Ну, у нас тут почти на час серпантина.

О машине переживает или обо мне? Нельзя так, нельзя… Обо мне. И я села.

— Кузя, у меня просто живот болит, а так все нормально. Не умру.

— Ну я надеюсь. Ты мне еще живая нужна…

Нужна? Действительно нужна? И я отвела глаза, чтобы он вдруг не прочитал в моем взгляде надежду.

— Со мной все нормально!

Я вскочила. И зря. Сейчас я пошатнулась не от злости, а потому что у меня действительно потемнело в глазах, но я успела сесть.

— Не надо тут только геройствовать!

Он присел рядом и взял меня за руку, нежно. Однако только когда мои пальцы оказались в горячей сухой ладони Кузьмы, я поняла, насколько они мокрые, как и вся я.

— Жарко? — он провел рукой по моей мокрой шее и, притянув к себе, чмокнул в лоб. — Сейчас разберусь с кондеем.

Он встал и ушел, а мне хотелось продолжать сидеть с ним вот так в обнимку и никуда не ехать. Если свалиться в кровать и притвориться, что умираю, неужели не поменяет билеты?

— Может выйдешь к столу? Там уже попрохладнее, а тут пока остынет?

Кузьма протянул мне руку, я стиснула ее и покраснела — вот на кой-ему такая обуза! Надо же было половину отпуска пробыть клячей. Мужчина должен носить женщину на руках, когда ему велит это сердце, а не потому что баба не может ходить на собственных ногах.

— Выпей сладкого!

Он налил мне в стакан смородинового сока. Я выпила до дна. Стало легче.

— Спасибо. Извини, что я вот так… — у меня почему-то затряслась губа. — Весь отпуск тебе испортила…

— Ну началось…

Он ткнул меня лицом себе в грудь как раз вовремя — я разревелась.

— Даш, тебе так плохо? Ты же не из-за меня тут слезы льешь? — спросил он глухо, уткнувшись носом мне в волосы и все сильнее и сильнее выводя ладонью круги на моей спине.

Я не отвечала, еще не могла. Из глаз лило даже сильнее, чем из другого места. Да что же меня так развезло…

— Все пройдет, — буркнула я через силу и стиснула зубы, а потом откинулась на спинку стула и принялась тереть глаза.

— Пройдет, через неделю, да?

Я кивнула.

— Три дня, потом уже легче…

— А на работу тебе когда?

— Через день. Отлежусь.

— А может это знак, что ну ее нафиг работу?