Читать книгу - "Зацепить 13-го - Хлоя Уолш"

Эта суббота отличалась от прочих тем, что в доме не было ни отца, ни матери.

Я знала: назревает буря.

Моя интуиция всегда говорила правду.

Когда прошлым вечером Джонни подвез меня домой, там разразился жуткий скандал. Кончилось тем, что отец отколотил меня все из-за той же фотографии в газете, которая не давала ему покоя. Мама оттащила его от меня и тоже схлопотала по лицу. Тогда она велела ему убираться и больше не возвращаться.

Отец погрузил в семейную машину все свои пожитки, обругал нас с мамой шлюхами и укатил, вдрызг пьяный.

Еще через час мама побросала в сумку вещи для ночевки, вызвала такси и тоже уехала. С тех пор мы ее не видели.

Мама нередко сбегала из дома после семейных скандалов.

Но ее отлучки редко затягивались.

Я знала: она вернется.

Вот только когда?

Также я знала, что отец тоже вернется.

Поэтому его вчерашний отъезд не принес мне никакого утешения.

Мама не впервые прогоняла его из дома.

И меня он жестоко избивал тоже не впервые.

Рано или поздно он вернется, обещая райские кущи, которые тут же обернутся адом.

Ничего не изменится.

И никогда не менялось.

Может, Тайг, Олли и Шон поверили, что он ушел навсегда, но мы-то с Джоуи знали: чудес не бывает.

Без родителей обязанность возиться с младшими братьями ложилась на нас.

Когда утром никто из родителей не появился, Джоуи пожертвовал тренировкой с командой Корка и повел Тайга и Олли на футбольный блиц, где они оба играли.

Я осталась с Шоном, который несколько часов подряд кричал и требовал маму.

Это была катастрофа.

Бесчисленные звонки матери остались без ответа, и я перестала пытаться.

У меня был бесконечный список еженедельных дел, так что я вычистила весь дом, помыла даже плинтусы и везде поменяла постельное белье.

К восьми вечера субботы я загрузила четыре стирки, приготовила братьям обед и ужин, искупала Шона и одела его в пижаму. Дом сверкал чистотой, зато я устала до полусмерти.

Понятно, что долго это не продлилось.

С возвращением мальчишек в дом вернулся и привычный хаос.

Держа в одной руке миску «хрустиков», а в другой — бутылку молока, я бедром толкнула дверь гостиной и вошла внутрь:

— Шон, пора ужинать.

Я поставила еду на кофейный столик, пригладила малышу светлые вьющиеся волосы и потянулась, разминая затекшую спину.

— Съешь все и в кровать, — сказала я и застонала от облегчения, чувствуя, как мышцы спины возвращаются на свои места.

Спина болела так, что я с трудом ходила прямо.

— Хочу к мамочке, — ответил Шон, указывая на хлопья. — Мама ушла.

— Шон, мама на работе, — сказала я в пятидесятый раз за сутки. — Она скоро придет, — добавила я, стараясь быть терпеливой, и поспешила уйти из гостиной прежде, чем он успел спросить, когда она вернется.

Ответа я не знала, а врать ему не хотела.

Я ведь и сама не знала, когда мама вернется.

Опустив плечи, я побрела на кухню и потянулась к чайнику.

Мне нужно выпить чаю.

И побольше.

29. Запилить лук

Джонни

В субботу в Академии я пролетел как фанера над Парижем.

Я был не в форме, и это стало видно на поле.

Еще до полудня меня вызвали в кабинет тренера Деннехи, который учинил мне допрос с пристрастием в традициях долбаной испанской инквизиции.

Оттуда меня отправили к врачу сборной на тщательный осмотр, а оттуда на следующий осмотр к физиотерапевту Джанис.

Как и предсказывал тренер, обе проверки — медицинскую и на готовность к тренировкам — я провалил.

Деморализованный и страдающий от боли, я выслушал суровую лекцию о том, как опасны попытки перетерпеть боль и чем они кончаются. После чего меня отправили домой с очередным чертовым рецептом и письмом, что я временно освобожден от всех тренировок и обязанностей в Академии на три недели, когда должен буду явиться на новый тест физической готовности.

Если я провалю и его, могу снова отправиться под нож хирурга и выпасть из графика еще на месяц-полтора.

Значит, на поле выйду самое раннее в середине мая.

Значит, я могу прохлопать свой шанс.

Нечего и рассчитывать, что за две или даже четыре недели я войду в форму и сумею пройти отбор для участия в играх U20.

Так что да, можно без преувеличения сказать, что обделался по-королевски.

Единственным утешением оставалась возможность легких тренировок в школьной команде и клубе, которые академическое начальство запретить никоим образом не могло, но это меня ничуть не утешало и не обнадеживало.

Потому что руководство Академии обязательно отправит такое же письмо тренерам в Баллилагинский регбийный клуб и в Томмен-колледж.

Шансы выйти на игру в составе клуба были невелики.

Тренер Малкахи не посадит меня на скамейку запасных — это не в его интересах, но школьная команда — это детские фигли-мигли.

Разъяренный оттого, что меня лишили возможности участвовать в играх Лиги юниоров, я весь вибрировал от напряжения, когда вернулся домой, — к счастью, там было пусто.

Мама уехала на выходные к отцу в Дублин, так что родительский допрос с пристрастием откладывался на несколько дней.

Мне хотелось плакать — я не стал бы, но до чертиков хотелось.

Надо было перетерпеть боль.

Нельзя было соглашаться на эту гребаную операцию.

Если бы не она, у меня был бы шанс войти в стартовый состав команды U20 на июньском европейском турнире.

Молодежная лига после Лиги юниоров — это мощный прыжок, и я, вашу мать, уже разбегался, чтобы его сделать.

Но не теперь.

Если не возьму себя в руки, на поле я никому не нужен.

Никому — с таким негодным телом.

Остаток дня я провел в домашнем спортзале. Я тренировался как проклятый, стремясь избавиться от жуткого отчаяния, грозящего захватить меня целиком.

Сегодняшний облом стал вишенкой, венчающей этот адский год.

Если честно, я жалел, что вернулся в школу после рождественских каникул.

Лучше бы я валялся дома в кровати и просил бы маму писать объяснительные записки о простуде и прочей херне.

С того момента все покатилось к чертям.

Тело.

Мозг.

Весь ход моих мыслей.

Меня разрывало на части.

Посреди личной трагедии мозг залип на той, о ком мне вообще лучше было не думать.

На Шаннон «как река», с глазами полуночно-синего цвета…

— Кавана, у тебя проблема, и я выхожу на сцену, чтобы вмешаться.

Голос Гибси ворвался в мои мысли, отчего я мгновенно потерял концентрацию и едва не придавил себя штангой в двести восемьдесят фунтов.

— Придурок, —