Читать книгу - "В оковах страсти - Дагмар Тродлер"

Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его.

(Иов 4,8)

Жители замка Зассенберг праздновали с необычайно веселым буйством, столь горды были они одержанной победой. Днем и ночью со двора замка доносилась музыка, пиво и мед лились рекой, от двух ослов, которых забили в спешке, скоро остались лишь кости на вертеле. Люди плясали, смеялись, пока не падали с ног от усталости и засыпали под какой-нибудь скамьей. В праздничном зале людям благородного происхождения предлагались бургундское вино, мед и кушанья, хотя кладовые были почти пусты, и фрау Гертрудис заламывала руки, озабоченная тем, чем кормить замок всю весну. В угаре триумфа мой отец мог позволить себе быть великодушным и не экономить на подарках своим соратникам. Под вопросом было лишь одно: сможет ли он распространить свое великодушие на свою старшую дочь?

Но все торжества проходили мимо меня, я проспала не менее двух суток напролет. Майя с любовью ухаживала за мной, кормила меня молочной кашей и грушевым муссом, а когда я просыпалась, не мучила меня вопросами.

Около двенадцати пополудни отец наконец приказал позвать меня к себе. Майя усадила меня перед большим зеркалом в бронзовой оправе и начала сражаться с моими обстриженными волосами.

— О Боже, как вы выглядите! Кто-то под горшок обкромсал ваши волосы! Кроме того, вы сожгли их, здесь и здесь… все это я должна обрезать!

С помощью ножа она попыталась спасти то, что еще можно было спасти. И когда она закончила свою работу, я едва смогла узнать себя в зеркале. От прежней шапки волос остались лишь кудряшки до подбородка. Обрамляя мое лицо, они делали меня похожей на оруженосца отца.

— Они отрастут вновь, девочка, — попыталась успокоить меня Майя. — А с другой стороны, вы можете носить все ваши накидки и платки, и никто ничего не заметит.

Накидки. Платки. Я чувствовала, что выгляжу еще отвратительнее, чем прежде, и отвернулась. Ее ловкие пальцы втерли в мои волосы миндальное масло, прежде чем накинуть сеточку из серебряных нитей и укрепить ее на макушке серебряной заколкой.

— Посмотрите, так вы выглядите будто дама. Дополним все это накидкой на ваше зеленое платье, и вы увидите, что ваш отец не сможет противостоять вашему очарованию.

Она с удовлетворением осматривала свою работу. Я погладила рукою тонкое полотно и стала поворачиваться перед зеркалом. Получилось действительно очень мило. Я не знала, что отец вовсе не расположен замечать очарование своей старшей дочери. Требовалось совсем другое оружие. Невольно я стала нащупывать кинжал, который всегда носила с собой в кармане. Но в данный момент он был в темнице лекаря. Далеко отсюда.

Господа как раз собрались на первую дневную трапезу. Они ели суп, хлеб, сладкое и слушали пение горбатого барда. На отце был лучший его наряд, и даже дядя Рихард красовался за столом в одежде из голубого бархата. Вокруг восседали их соратники, в боях доказавшие свое мужество, и громко хлебали из своих мисок.

Когда доложили о моем приходе, отец сделал знак барду прекратить пение. Сникнув, тот сразу вышел, за ним побежала его тощая собака. В зале воцарилась тишина. Некоторое время отец с любопытством разглядывал меня. Одежда на мне была чистой, обувь вычищена, из-под платка, как всегда, дерзко выбивалось несколько кудряшек. Со шрама Майя заботливо смыла засохшую корку крови, спрятав его под легким гримом. Все выглядело вполне благопристойно. Но я была уверена, что от орлиных глаз свободного графа не ускользнула ни одна мелочь…

Отец громко откашлялся.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

Он сложил руки на животе и откинулся на спинку кресла. Высокое кресло заскрипело. Голос отца звучал дружелюбно, слишком уж дружелюбно для такой ситуации. Господа выпрямились за столом и с нескрываемым любопытством уставились на нас. То, что должно было произойти, случалось редко. И отцу нужны были зрители.

— Я прошу прощения, что так долго не давала о себе знать.

В ответ — тишина. Отец улыбнулся.

— Она просит прощения как трогательно! — И тут же взорвался, перейдя на крик: — Как осмелилась ты одна, без моего согласия покинуть замок?

Его громкий голос зловещим эхом отскакивал от каменных стен.

— Я…

Проклятье! Я не находила нужных слов.

— Ну, так что же? Я жду. Мне нужна веская на то причина, так что подумай хорошенько.

Отец скрестил руки на груди, выставив вперед бородатый подбородок.

— Я… я получила известие, что мой слуга еще жив. Я выехала за ним, чтобы привести сюда.

— Что ты?

Он наклонился вперед и сощурил глаза.

— Он был ранен…

— От кого ты получила известие? От кого?

Матерь Божия, я и Габриэля втянула в это!

— От друга из стражников…

— У тебя есть друг-стражник?

Кто-то прыснул в кулак, но смех тут же захлебнулся, как только мой отец, вскочив, с грохотом опрокинул кресло и выпрямился в угрожающей позе.

— Друг-стражник? Друг? Я правильно расслышал? Ты не должна иметь друзей-стражников! У тебя вообще не должно быть друзей! Ты баба и потому обречена лишь на то, чтобы сидеть за прялкой…

Меня охватил гнев.

— Но ведь это я принесла вам сообщение о готовящемся нападении, — попыталась я козырнуть своей заслугой.

— Это здесь никому не интересно! Вызывает интерес лишь твое болезненное любопытство и то, что ты презренная бродяжка! Мне будет стыдно за тебя до конца моих дней! Скромная, пристойная девушка не покинет замка, тем более — перед началом военных действий! И здесь дел было невпроворот!

Я готова была от стыда провалиться сквозь землю. Сопя, он спустился с хоров вниз. Шпоры его сапог угрожающе звенели, когда он дважды обошел вокруг меня. И остановился совсем рядом.

— Так почему, говоришь, ты покинула замок?

Он стоял так близко, что я чувствовала его кислое дыхание.

— Мой слуга, тяжело раненный, лежал на вражеской территории, я хотела забрать его, — произнесла я твердо.

— Ага. — Он сделал еще один круг. — Подойдем ближе к делу. Слуга. — И тут он взревел так, что я на мгновение перестала и видеть, и слышать. — Подумать только, что этот проклятый потаскун тому причиной! Клянусь всеми святыми, я собственными руками вырву у него кишки, прежде чем прикажу четвертовать! Сейчас же скажи мне, где он! — Сжав кулаки, отец вцепился в мое платье и затряс меня, как грушу. — Я отомщу ему за совращение моей дочери! Этот подлец будет повешен за свои трижды проклятые яйца и будет сучить ногами — скажи мне немедленно, где он! — С отвращением я почувствовала па лице его плевок. — Скажи мне, о проклятье…