Читать книгу - "Ангел-хранитель - Николас Спаркс"

Однако иногда — как, например, прошлым летом, когда они вместе с Генри и Эммой катались на яхте и водных лыжах, — у Джулии возникало ощущение, что Майку очень трудно скрывать свои истинные чувства к ней. В такие минуты он вел себя довольно комично. Вместо того чтобы изображать из себя этакого Мистера Счастливчика — первым смеяться над шутками, которые иногда отпускаются на его счет, безоговорочно отправляться за пивом по чьей-либо просьбе, — он порой делался на удивление тихим. Моргал, закатывал глаза, сосредоточенно разглядывал ногти. Когда же Майк улыбался ей, то с таким видом, будто хотел сказать: «Эй, малышка, ты не против выкурить косячок и славно оттянуться?»

Его старший брат Генри становился безжалостным, когда Майк впадал в подобное настроение, и ехидно осведомлялся, не переусердствовал ли тот во время ленча с бобами, потому что у него вид человека, мучающегося несварением желудка.

И подобных случаях Майк моментально опускайся на грешную землю.

Вспомнив об этом, Джулия улыбнулась. Бедный Майк.

На следующий день он стал прежним Майком, к которому она привыкла. Таким он нравился ей гораздо больше. У Джулии вызывали глухую тоску те мужчины, которые считали, что женщины должны переполняться радостью от одноного только факта их существования, и строили из себя бедовых парней, устраивая потасовки в барах, стремясь доказать окружающему миру свою крутизну. С другой стороны, о мужчинах вроде Майка можно только мечтать, нравится ей это или нет. Он отличался приятной внешностью и добрым сердцем. Джулии нравились его улыбка, появляющиеся на щеках ямочки, блеск глаз. Она научилась ценить то, как Майк реагировал на плохие новости простым пожатием плеч. Кроме того, ей симпатичны смешливые мужчины, а Майк смеялся очень часто.

Джулии нравился его смех.

Правда, как только она начинала задумываться над этим, то обязательно слышала внутренний голос: «Не надо заходить слишком далеко. Майк — твой друг, твой лучший друг, ты же не хочешь лишиться его дружбы?»

Сингер прижался к хозяйке, отвлекая от тяжких раздумий, И, подняв голову, внимательно посмотрел на нее.

— Ну что, пойдем, Сингер? — спросила Джулия.

Пес затрусил впереди, пробежав мимо булочной, затем свернул за угол и остановился перед открытой дверью парикмахерского салона Мейбл. Мейбл каждый день угощала его свежим кексом.

— Как у нее прошло свидание? — поинтересовался Генри, прислонившись к дверному косяку.

В руках у него был белый пластиковый стаканчик с кофе.

— Яне спрашивал, — ответил Майк, давая понять, что сама мысль об этом представляется ему смехотворной.

Он натянул комбинезон прямо на джинсы.

— А почему не спросил?

— Не подумал как-то.

— Мм-м… — промычал Генри.

Тридцативосьмилетний Генри был на четыре года старше брата и во многом являл его второе «я», правда, более зрелое и искушенное в жизни. Генри был выше и крупнее, а объем талии у него увеличивался с той же скоростью, с какой редели волосы. Он уже двадцать лет был женат на Эмме, имел трех дочерей, собственный дом, и жизнь его была отмечена большей стабильностью, нежели у брата. В отличие от Майка Генри никогда не страдал амбициозным желанием стать художником. В колледже он специализировался на финансах и предпринимательской деятельности. Подобно большинству старших братьев Генри никак не мог избавиться от того чувства, что обязан присматривать за младшим, чтобы с ним ничего не случилось. То, что братская поддержка включала в себя поддразнивание, оскорбления, а иногда и окрики, могло показаться кому-то бессердечной жестокостью, но как иначе прикажете обходиться с таким младшим братцем? Генри улыбнулся. Кто-то ведь должен его опекать.

Майк застегнул заляпанный масляными пятнами комбинезон.

— Я просто хотел сообщить ей, что закончил ремонтировать машину.

— Уже? А мне показалось, будто ты что-то говорил о протечке масла.

— Я устранил ее.

— Уже?

— Это заняло не больше пары часов.

– Мм-м… — хмыкнул Генри. «Если тебя немного подталкивать, ты можешь творить настоящие чудеса». Однако вместо того, чтобы произнести эти слова вслух, он лишь кашлянул и сказал: — Значит, вот чем ты занимался весь уик-энд. Ремонтировал ее машину?

— Ну, не все время. Я также выступал в «Паруснике», но ты, видимо, уже забыл об этом.

Генри виновато, как бы защищаясь, вскинул руки.

— Ты ведь знаешь, что я больше люблю песни в исполнении Гарта Брукса и Тима Макгро. Не нравятся мне все эти новые, современные исполнители. Кроме того, к нам на обед приходили родители Эммы.

— Ну, вообще-то они тоже могли бы прийти послушать меня.

Генри рассмеялся и чуть не расплескал кофе.

– Могу себе представить их в «Паруснике»!.. Они считают, что рок-музыка — сатанинское порождение. Если бы они побывали на твоем концерте, то полностью лишились бы слуха.

— Я передам Эмме твои слова.

— А она то же самое сказала. Так как там все было? Я имею и виду «Парусник».

— Отлично.

Генри понимающе кивнул.

— Извини.

Майк пожал плечами.

— Что же ты попросишь у Джулии за ремонт на этот раз? Сандвич и три карандаша?

— Нет.

— Тогда что же? Блестящий камешек?

— Ха-ха.

— Серьезно, что? Мне очень хотелось бы знать.

— Как обычно.

Генри присвистнул.

— Хорошо, что бухгалтерские книги веду я, а не кто-нибудь другой.

Майк бросил на брата нетерпеливый взгляд:

— Ты тоже ничего с нее не взял бы.

— Верно.

— А зачем снова заводишь все эти разговоры?

— Потому что хочу узнать, как прошло ее последнее свидание.

— Какое отношение имеет твой вопрос о цене ремонта к ее последнему свиданию?

— И сам не пойму, братец, — улыбнулся Генри. — А ты как думаешь?

— Я думаю, что ты сегодня утром выдул слишком много кофе и это отразилось на твоих мыслительных способностях.

Генри допил содержимое стаканчика.

— Знаешь, ты, пожалуй, прав. Уверен, тебе совершенно безразлично последнее свидание Джулии.

— В точку попал, брат.

Генри потянулся к кофеварке и налил себе еще кофе.

– Тогда тебе, пожалуй, безразлично и то, что говорит Мейбл.

— Мейбл? — удивленно поднял брови Майк.

Генри добавил в стаканчик сливки и сахар.

— Да, Мейбл. Она видела их в субботу вечером.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я вчера разговаривал с ней, когда мы вышли из церкви.