Читать книгу - "Лорд Безупречность - Лоретта Чейз"

– Но только не в этом случае, – возразил лорд Харгейт. – Помнится, все началось еще во времена моего деда. В начале прошлого века. Каждое поколение рода Делюси дарило Англии талантливого мореплавателя, героя. Эдмунд Делюси, второй из сыновей и успешный морской офицер, подавал огромные надежды. Но однажды умудрился провиниться настолько, что его уволили со службы. Он оставил девушку, с которой был обручен, и подался в пираты.

– Должно быть, шутите, отец? – не поверил Бенедикт. Он уже до тошноты наслушался рассказов о трагической любви Джека Уингейта, но историю семьи Делюси слышал впервые.

Однако, как оказалось, граф говорил вполне серьезно, а подробности драмы звучали поистине ужасно.

По словам лорда Харгейта, в отличие от большинства пиратов Эдмунду удалось дожить до весьма почтенного возраста. На каком-то отрезке своей биографии он даже женился и родил нескольких детей. Все до одного унаследовали характер отца и передали его дальше, своим детям. Отличительной чертой представителей этой ветви старинного рода оказалась способность находить себе спутника или спутницу жизни из почтенного семейства, но с весьма вольными взглядами на мораль.

– Эти Делюси порождают лишь мошенников, шулеров и жуликов, – сделал суровый вывод граф. – Они абсолютно не достойны доверия и прославились бесконечными скандалами. Причем из поколения в поколение история повторяется. Двоеженство, разводы – все это для них вполне обычное дело. Сейчас живут преимущественно за границей, чтобы скрыться от кредиторов и при случае обчистить всякого, кто попадется в сети. Позорная семья.

Вот, оказывается, как обстояло дело. А Бенедикт едва не пошел следом за одной из них.

Но, даже взяв себя в руки и обуздав порыв, он не смог избавиться от наваждения: весь день все вокруг разговаривали о ней и только о ней.

Она казалась настоящей сиреной, роковой женщиной. Но она прогнала его. Впрочем, прогнала ли?

«Дерзость здесь абсолютно ни при чем. Все дело в инстинкте самосохранения».

Что скрыто в этих словах – требование оставить в покое или призыв?

Не то чтобы ответ на вопрос имел огромное значение. Да Бенедикт никогда и не узнает ответ, потому что и не подумает выяснять.

Даже до свадьбы все романы Бенедикта Карсингтона были очень спокойны. В браке же он отличался безукоризненной верностью. После смерти Ады выждал положенное время и лишь после этого завел любовницу, да и то связь хранилась в строжайшей тайне.

А Батшеба Уингейт представляла собой ходячую легенду. Голос отца вывел Бенедикта из глубокой задумчивости.

– Ну, Бенедикт, что же ты собираешься делать с Лайлом?

Виконт попытался определить, какую часть разговора пропустил, задумавшись. Понял, что не может восстановить логическую цепочку, а потому ответил как можно более обтекаемо:

– Будущее мальчика не в моих руках.

С этими словами он встал и положил журнал на место.

– Не говори ерунды, – категорично заявил граф. – Кто-то же должен взять на себя ответственность.

«Да, конечно, должен. И разумеется, как обычно, это обязан сделать именно я», – подумал Бенедикт.

– Ты же знаешь, что Атертон не в состоянии заниматься делами, – вступила в разговор мать. – Перегрин не только уважает тебя, но и искренне любит. Так что тебе и предстоит исполнить родственный долг. Если не вмешаешься, ребенок совсем отобьется от рук.

Бенедикт с грустью подумал, что вся жизнь представляет собой бесконечную цепь обязательств, и тут же упрекнул себя за крамольную мысль. Он любил Перегрина и лучше всех остальных знал, какой вред наносят мальчику Атертон и его жена – отец и мать.

Больше того, Бенедикт знал, что Перегрину необходимо для нормальной жизни, и вполне мог удовлетворить потребность в логике, спокойствии, понятных и простых жизненных правилах.

Бенедикт и сам верил в эти ценности, особенно в правила.

Без правил жизнь становилась непостижимой и необъяснимой. Без правил верх одерживали страсти, прихоти, причуды и капризы, а само существование выходило из-под контроля.

Он пообещал вмешаться и найти учителя рисования, а впоследствии, возможно, и настоящего мастера-наставника.

Когда вопрос наконец сочли решенным, Перегрину разрешили присоединиться к взрослым.

Остаток вечера прошел вполне спокойно. Угроза миру возникла один-единственный раз – в тот момент, когда Дафна осмелилась поспорить со свекром по поводу скандального обращения Британского музея с синьором Бельцони. Никто не захотел вмешаться, хотя разногласия достигли критического накала. Леди Харгейт с интересом наблюдала за поединком, а Руперт с гордостью взирал на отважную супругу. Даже Перегрин молчал и внимательно слушал. Египет был чрезвычайно дорог его сердцу.

По дороге домой, в экипаже, Бенедикт спросил племянника, почему тот ни разу не поинтересовался его мнением относительно злосчастных рисунков.

– Боялся, что проявите тактичность. А лорд Харгейт сказал чистую правду: мне срочно нужен учитель рисования.

– Обязательно найду, – пообещал виконт.

– Мама рыженькой девочки – учительница рисования, – подсказал Перегрин.

– Неужели?

Перед Бенедиктом во весь рост предстало искушение. Оно одарило улыбкой сирены и поманило пальчиком.

Уже тысячу раз он поворачивался к искушению спиной. Значит, сможет выдержать и это испытание.

На следующий день лорд Ратборн стоял в Холборне у витрины магазинчика, в котором продавались гравюры и эстампы, и внимательно смотрел на объявление. Лицо оставалось непроницаемым, однако сердце едва не выпрыгивало из груди.

И все из-за какого-то клочка бумаги.

Это нелепо и смешно. Поводов для волнения просто не существовало.

В объявлении указывались только первая буква ее имени и фамилия покойного мужа. Объявление было не печатное и не гравированное, а всего лишь написанное от руки. Правда, удивительно красивым почерком.

«Уроки акварели и рисования с почасовой оплатой. Опытная преподавательница, обучавшаяся на, континенте. Можно ознакомиться с образцами работ.

Просьба обращаться за разъяснениями».

Бенедикт взглянул на Перегрина.

– Веснушчатая девочка сказала, что это здесь, – заметил племянник. – Здесь, в витрине, должна быть работа ее мамы. Она сказала, что я смогу сам решить, достойна ли ее мама меня учить. Только непонятно, как я могу судить, если, по ее же словам, ничего не смыслю в рисовании. – Он нахмурился. – Если честно, я и сам подозревал ужасную правду даже, до того, как она сказала. Так что лорд Харгейт вовсе не удивил, когда обозвал мои рисунки убогими и ничтожными.

Перегрин принялся с энтузиазмом разыскивать среди выставленных в витрине разнообразных художественных опусов работу миссис Уингейт, а Бенедикт поймал себя на мысли о том, что отцу не мешало бы хоть изредка выбирать выражения.