Читать книгу - "Рабыня благородных кровей - Лариса Шкатула"

Любомир ехал в Холмы и проклинал себя за то, что в свое время не пожелал выслушать сестру, которая пыталась рассказать ему о своем втором муже.

— Не хочу ничего слушать! — кричал Любомир. — Враг и есть враг! А ты вышла за него замуж, родила ему ребенка, а теперь ещё и защищаешь! Разве он не воспользовался тем, что тебя взяли в плен, сделали рабыней? Или ты считаешь его своим спасителем? Нехристь!

— Аваджи — не нехристь. Он — мусульманин, — говорила Анастасия.

— Какая разница?!

— Большая. Я думаю, бог у всех людей один, просто мусульмане называют его по-другому. На своем языке.

— Мне неинтересно, каков он и во что верит! Я не хочу ничего о нем знать!

Анастасия с сожалением посмотрела на него.

— Я и не ожидала, что брат у меня такой… бесноватый.

Любомир не разговаривал с нею три дня. Но какие громы-молнии он бы ни метал в адрес зятя, сердце его прочно привязалось к его дочери, которую он нежно называл Олюшкой. В черных глазах девчушки, казалось, дремала вся мудрость Востока. Четырехмесячный ребенок будто силился сказать нечто важное своему юному дядьке, но пока не знал слов.

— Этот… Аваджи… по-русски говорит? — небрежно поинтересовался он у Лозы.

— Говорит, но очень плохо, хотя все понимает. Ты же вроде монгольскому учился.

— Немного говорю, — признался Любомир. Обремененный прежде горбом, он пытался быть хоть в чем-то полезен и в случае прихода монголов надеялся стать толмачом при князе Всеволоде.

Аваджи поразил его совсем не варварским видом и полным отсутствием запаха немытого тела, которым так отличались кочевники. Кроме того, глаза его никак не выглядели маленькими щелочками, они были большими, чуть удлиненными, с приподнятыми кверху наружными уголками. На лице Аваджи они выглядели как два драгоценных камня черного цвета.

"А нехристь-то красив! — уже без раздражения подумал Любомир. Наверное, взглянув в такие глаза, не одна женщина потеряет голову…"

— Давай знакомиться, что ли, — проговорил он вслух нарочито весело. Я — Любомир, брат Анастасии.

На лице мунгала вместо радости или хотя бы вежливости появилось странное отчуждение. Он отвернул голову и, глядя в окно, сказал:

— Ты — не Любомир.

И, будто пробуя на зуб каждое произнесенное слово, добавил:

— Ана мне говорила, Любомир… другой!

Он явно не хотел произносить вслух слово «горбун».

— Я был горбуном, — сказал Любомир, — но мне повезло. В Холмах живет одна колдунья, которая избавила меня от тяжкого недуга.

"Значит, все-таки колдовство! — с облегчением подумал Аваджи. — И ничего нам в этом селе не показалось. Это колдунья нас морочила!"

— Зря ты лоб морщишь, — насмешливо проговорил Любомир. — Говоря «колдунья», я имел в виду талант знахарки. Прозора — самый настоящий врач, хотя говорят, что женщин-врачей не бывает. Или ты веришь в сказки?

"Видел бы ты такое, как я, тоже поверил бы!" — мысленно возразил Аваджи, но вслух ничего не сказал. Не захотел терпеть насмешек от этого мальчишки!

— Ладно, не сердись, — покаянно тронул его за руку Любомир. — После того, как я выздоровел, со мной иногда такое бывает. Хочется над другими посмеяться. Наверное, оттого, что я слишком долго чувствовал себя хуже других…

— Понимаю, — Аваджи слегка растерялся от такой прямоты.

Любомир ворвался к нему в комнату, где он сидел, снедаемый тоской, один-одинешенек в этом чужом для него мире. Но вот он совсем немного пообщался с братом жены, а уже чувство безнадежности покинуло его.

Снова скрипнула дверь, и в её проеме появилась незнакомая женщина.

— Здравствуй, сынок! — тихо сказала она.

— Мама! — невольно отозвался Аваджи и даже испугался своего порыва. Он сразу догадался, что это — мать Аны, а её голос будто перевернул в нем что-то.

Аваджи смотрел в спокойные, ласковые — такие же зеленые! — глаза, и все в ней казалось ему знакомым и родным. Еще ни разу в жизни никто не приходился ему так близко к сердцу. С первого взгляда. Кроме Аны, конечно.

— Ты не хочешь посмотреть на детей? — спросила его боярыня Агафья, внимательно следя за выражением лица зятя — так ли уж он любил малышей, как рассказывала ей Анастасия?

И тут же все её сомнения исчезли. Глаза Аваджи засияли, он расплылся в улыбке.

— Идем! Скорей! В разлуке я умирал от тоски! — говорил он, направляясь почти бегом именно туда, где Агафья оставила детей с Прозорой.

— Ульдемир! Ойле! — вскричал он, протягивая руки к детям.

Никто не улыбнулся его, казалось бы, немужскому жесту, но Аваджи и не думал о том, как он выглядит со стороны.

На одну руку он подхватил сына, на другую — дочь. Агафья с удивлением увидела, как малышка, до того слишком серьезно глядевшая на мир, улыбнулась отцу.

"Он — хороший человек, — подумала боярыня. — Дети доверяют ему, они чувствуют все лучше нас".

— Привези Настюшку домой, сынок, — говорила она позже, опять прикладывая платок к повлажневшим глазам. — Сколько же ей без вины-то страдать?

Она почему-то поверила, что Аваджи своего добьется.

Для того, чтобы быстрей догнать тьму Джурмагуна, требовались быстроногие, выносливые лошади. В конюшне Лозы такие имелись. Их держали для торжественных выездов, но об этом никто и не вспомнил: надо, значит, надо!

Детей, как и договорились, оставили у Прозоры.

Аваджи обнял малышей на прощанье и сказал им по-монгольски:

— Я вернусь. И привезу вам мать.

А про себя добавил: "Или не вернусь никогда!" Шутка ли, он собрался покуситься на то, что великий багатур считал теперь принадлежащим ему. Увезти женщину от человека, возглавлявшего десятитысячное войско!

Ему стало страшно брать с собой Любомира. Аваджи пытался его отговорить, но тот и слушать не захотел. Даже обозлился.

— Уж не считаешь ли ты русских менее храбрыми?

Отчаянный мальчишка! У Аваджи никогда не было братьев, но если бы были, он хотел, чтобы они походили на этого ершистого, честного Любомира.