Читать книгу - "Хороша была Танюша - Яна Жемойтелите"

Цех сухих смесей встретил меня приветливо и чуть ли не радостно, потому что я хорошо говорила по-фински. А предыдущие девчонки-переводчицы производили много путаницы, суеты и непонимания. Непонимание, в свою очередь, рождало ссоры между финскими строителями и русскими инженерами, обвинявшими друг друга в срыве графика и намеренном вредительстве. Но когда появилась я, все сразу наладилось, строительство вошло в график и больше никто никому не вредил. Потому что все дело оказалось в словах, перевранных, переведенных неправильно по лени или незнанию, и главный инженер даже пообещал мне премию по итогам квартала.

Работа не тяготила. По вечерам и в выходные, правда, было совершенно нечем заняться, и мы ездили с финнами на метро в Третьяковскую галерею. Там я неожиданно убедилась в том, что можно преспокойно прожить всю жизнь, не имея понятия, кто такой Айвазовский. Вот обходились же финские строители как-нибудь без него. А некоторые не знали даже, кто такой Лермонтов. И ничего. Имели собственные дома, машины, кучу детей и в отпуск ездили на Канары. А наши лесорубы, к примеру, Айвазовского знали абсолютно все, я уверена, про Лермонтова нечего и говорить, могли даже процитировать, но вот чтобы слетать на Канары…

Куртку-аляску я решила тоже купить в Москве, потому что более-менее приличная одежда только там и продавалась в универмагах. На всей остальной территории СССР ее можно было только достать по блату. В последнюю пятницу мне выдали в бухгалтерии весьма солидную сумму вкупе с премией, девочка-бухгалтерша с жиденьким хвостиком на затылке еще удивлялась, куда мне столько денег. Разве можно их у вас в городе потратить? Я однажды у вас побывала, так ведь даже бара приличного нет! Наверное, она была права, хотя деньги всегда можно потратить разумно, а бар – это как раз неразумно. Но я не стала с ней спорить. Мой поезд уходил в субботу вечером, и у меня еще оставалось время, чтоб походить по магазинам, оставив чемодан в камере хранения, – он был у меня размером с крокодила. Над ним обычно все смеялись, но мама считала, что это очень хороший чемодан. А другого попросту не было. Так вот, оставив чемодан в камере хранения, я отправилась в ГУМ, и там действительно давали куртки-аляски вне привязки к сезону, просто давали и все. А если что-то давали, следовало брать.

Куртку мне упаковали в серую оберточную бумагу и перевязали бечевкой, получился весьма солидный сверток, с которым я, счастливая, направилась к троллейбусной остановке. Потому что хотела еще съездить в известный парфюмерный магазин. Вдруг там давали тушь с эффектом накладных ресниц или польскую перламутровую помаду? То есть магазин был не то чтобы очень известный на всю Москву, он мне был хорошо известен, я там несколько раз бывала, купила огуречный лосьон для лица, болгарский крем для рук и что-то еще по мелочи.

До магазина было две остановки. Я зашла в троллейбус и тут обнаружила, что четырех копеек, чтобы бросить в кассу и взять билет, у меня нет. У меня было только восемь копеек монетками по пять и три копейки. А это означало, что нужно стоять у кассы со своими монетками и ждать, когда в троллейбус войдет пассажир, у которого есть ровно четыре копейки. Тогда можно кинуть в кассу свои восемь копеек за двоих, а его четыре копейки забрать себе. И вот я встала у этого кассового аппарата с выкручивающимися билетиками со своими монетками и огромным бумажным свертком. Однако после меня в троллейбус так никто и не зашел, все успели взять билеты, пока я протискивать к кассе со своей поклажей. Еще анекдот подслушала на ходу: «Кто такой жених-86? – Лысый импотент с “Киевским” тортом в руках»…

А на следующей остановке в троллейбус зашли контролеры – два парня – одновременно в переднюю дверь и заднюю. И перекрыли вход-выход для всех, чтобы ни один заяц не проскочил. И все пассажиры предъявили свои билеты. А у меня билета не было. У меня было только восемь копеек, и я стояла с ними у кассы. Я, конечно, могла бросить в кассу пять копеек и взять билет. Но так никто не делал. Так было не принято – переплачивать за билет в троллейбусе. Можно было бы кинуть и три копейки, но это было бы просто не честно.

– Ваш билет, – обратился ко мне русоволосый парень в сером костюме, похожий на комсомольского работника. Сходство придавал именно этот скучный костюм цвета асфальта с простыми черными пуговицами.

– Я не успела взять, у меня восемь копеек. Вот, – я протянула ему ладошку, на которой лежали жалкие пятачок и три копейки.

– Так… Петя, тут безбилетница, – парень прокричал в глубь троллейбуса. – Сейчас составим протокол.

– Я не безбилетница, я просто не успела, – я еще надеялась что-то ему объяснить. – Вот только что вошла, граждане подтвердят.

Я с надеждой посмотрела на пассажиров, которые наверняка слышали, как я спрашивала четыре копейки, но они дружно молчали и смотрели в окно либо просто в сторону.

– Граждане, подтверждаете? – прогремел парень.

Никто даже не шелохнулся. Со спины ко мне подобрался контролер Петя. Рыжий, с белесыми глазами и совсем простецким лицом, он перегородил собой проход, чтобы я не сумела удрать.

– На остановке выйдете с нами, – сказал «комсомолец» в сером костюме.

– Ну и выйду. Мне же все равно выходить, – я попробовала стряхнуть с себя липкий налет страха.

Но тут неожиданно выдернулся дядька в застиранной голубой майке и с грязными волосами, который до сих пор сидел, уставившись прямо перед собой в пустоту.

– Она решила денег у кассы насобирать. Якобы ей на билет не хватает!

– Что? Да вот же восемь копеек…

– Ты давай тут мелочью своей не тряси, – навалился на меня рыжий Петя. – Лимитчица? Тогда тебе не видать московской прописки.

– Чего захотела, – подхватил дядька в застиранной майке, – без нее народу хватает.

– Колбасы, видать, целый мешок накупила, – вступила тетка в цветастом кримпленовом платье. – Нам самим тут нечего есть!

– Да она пьяная! – Кто-то засадил локтем мне в спину.

Наконец троллейбус остановился, и меня выволокли под руки под остановочный навес.

– Что в мешке? – тут же налетел на меня белобрысый Петя.

– Куртка, в ГУМе купила.

– Чек покажи!

– А тебе зачем?

– А может, ты эту куртку украла, откуда я знаю.

– Украла?!

– Украла. А теперь тут нагло врешь. В твоих словах нет ни грамма правды.

– Надо говорить «ни грана», раз уж на то пошло, – моя филологическая суть взбунтовалась.

– Покажите чек, – вежливо и настойчиво попросил «комсомолец» в сером костюме.

– Да пожалуйста, – я вытащила из сумки чек, который сунула туда чисто машинально, потому что даже не думала обменивать куртку или возвращать.

– Так… – «комсомолец», наморщив лоб, внимательно изучил чек. – А без билета почему ехали? Деньги кончились?

– Не кончились. Я же говорю, восемь копеек…

– А, ну если не кончились, тогда с вас штраф три рубля.