Читать книгу - "Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул"

— Разве ты не видела? Это был дьявол.

— Я подумал, что это колдун, — говорит Дик.

— Сначала — да. Но потом он изменился. Это было зло!

— Я думаю, он был немного съехавшим, вот и все, — говорит Сэффрон.

— Мне понравилась его Штука, — говорит Дик.

— Это была приманка. Заманить нас. И поймать в ловушку.

— Ты уверен? — говорит Дик.

— Это просто друг Сола. Немного со странностями. Он не хотел нам зла, — говорит Сэффрон.

— Ты бы так не говорила, если бы видела то, что увидел я.

— Ладно, но теперь все в порядке, — говорит она.

— Ты так считаешь? — спрашиваю я. — Не уверен, что смогу дольше выдерживать это. Как ты думаешь, скоро это кончится?

— Еще довольно долго, — говорит Сэффрон.

— Похоже, ты права.

Она делает неопределенное движение ладонью:

— Находит волнами.

— Да, — говорю я. — Вот только пики все выше и выше. И если станет еще сильнее, то не думаю…

— Надувной дворец, — говорит Дик.

* * *

На пружинящей резине все снова становится лучше. Когда лежишь на спине, окруженный звездами, кажется, что дьявола-колдуна с козлиными глазами никогда не было, похоже на прошлый раз, когда я здесь был, и при всем желании я не мог чувствовать себя более счастливым. Эти улеты — что там про них рассказывают? Что ты чувствуешь свою связь со Вселенной? Видишь Бога? В каком-то роде это со мной и происходит сейчас. Но если я скажу себе, что это происходит со мной, это не будет происходить, потому что кислота предполагает, чтобы ты отпустил свой разум, дал ему воспарить к звездам в вышине, к бархатному мерцающему небосводу; ты их видишь, видишь все, так много звезд, больших и ярких, мерцающих — возможно, это планеты, — маленьких и скромных, отходящих на задний план, когда пытаешься сосредоточить на них внимание, затягивающих тебя дальше и дальше в бесконечную картину все меньших и меньших звезд, таких крошечных, но таких многочисленных, что они сливаются вместе в единый молочный свет, да, как молоко, как Млечный Путь, вот почему это называется Млечным Путем, а ты не понимал раньше, считая это одним из устойчивых словосочетаний, но теперь ты понимаешь, ты понимаешь Все. А звезд так много — да, ты был здесь раньше, ты был, ты был, — так много звезд, что нельзя не рассмеяться, потому что это такой штамп — видеть звезды под кислотой, это как шутка, лучшая шутка, какую тебе когда-либо рассказывали, нет, еще смешнее…

Теперь ты смеешься, действительно смеешься, это чувствуется по тому, как бесшумно поднимается и опускается твое тело, и по дрожи вибрации в горле, смех изливается из тебя, как вода из лопнувшей трубы. Но ты не слышишь себя, внутри твоего тела тихо, как в гробу, обитом изнутри белым шелковым плюшем, с углублениями, как ловушки для пауков. Весь шум снаружи. Шум снаружи ужасен. Сумасшедший. Безудержный. Почти нечеловеческий. Хоть бы они прекратили, это хуже, чем вой собак, чем кошачьи крики, как будто в кого-то вселились демоны, кто бы им приказал прекратить.

— Прекрати, — говорит Дик.

Я бы и сам сказал им, но мой рот широко раскрыт, и все это бьет струей вверх, прямо в необъятность пространства, в котором находится моя голова, где мой мозг слился со Вселенной.

— Джош, замолчи.

Глупый, это не я, я — созвездие. Это он. Я видел его, на нем высокая черная шляпа.

— Ты всем мешаешь. Если ты не прекратишь, мы уйдем.

— Джош, ты нас слышишь?

Где-то на расстоянии миллионов миль рука того тела, которое мне когда-то принадлежало, чувствует, как ее сжимают.

— Оставим его, он меня измучил.

«Не уходите. Пожалуйста, не уходите. Я хочу, чтобы вы были со мной в этот момент, разделили мое счастье. Если вы уйдете, это уже не будет наш общий полет, у вас будут свои приключения, а я хочу, чтобы у нас у всех были общие приключения», — сказал бы я, если бы мог управлять своим бывшим телом, чего я совершенно не в состоянии делать. Это досадно, потому что место, где я сейчас нахожусь, это хорошее место, по крайней мере интересное: у меня пикник под звездами на этой полотняной скатерти вместе с человеком в шляпе, который мне напоминает…

— С ним ничего не случится?

— Нет, конечно, но он успеет испортить впечатление всем остальным. Он ужасно эгоистичен.

— Джош, мы уходим. Ты понял? Мы уходим. До встречи.

Когда смех прекращается, их уже нет. Я один и мне страшно, но когда я пытаюсь сдвинуться, тело не слушается меня. Я торчу в том же самом положении, глядя на звезды, но они перестали быть смешными, и я отделился от них, они сердито смотрят на меня и высмеивают за то, что я принял их за некое утешение, они смотрят на меня сверху холодно, беспощадно и безучастно. Я просто ничтожная частица, я — ничто. Слабый голос советует мне не идти этим путем, это паранойя, это нереально, с этим можно бороться. Но я не чувствую в себе сил бороться. Я потерял надежду. Я сокрушен. И хотя мое безжизненное тело начинает восстанавливать чувствительность — я могу поднять свинцовую ногу, пошевелить пальцами, повернуть голову, чтобы посмотреть, как слезть оттуда, где я лежу, — я не чувствую, что это мое тело, это какая-то скорлупа.

Но на самом деле меня пугает вот что: какая-то крошечная часть моего мозга, очень и очень маленькая, которая знает, как должно быть и что в данный момент происходит нечто очень и очень нехорошее. Но она беспомощна. Основную часть моего мозга захватил этот сумасшедший. Его не волнуют правила. Его ничто не волнует. Он — как обезьяна, которую оставили в машине, и она крутит во все стороны руль, переключает передачи, жмет на газ или отпускает его по своей прихоти. Я нажал бы на тормоза, но кто-то перерезал провода.

Хочу сигарету. На самом деле я не хочу сигарету, но вот почему она мне нужна? Потому что я курил бы сигарету, если бы этого не случилось. Если я попытаюсь делать то, что делал, пока это не случилось, я, может быть, снова стану тем, кем я был.

Но боже, как тяжело, это так тяжело. Как можно что-то делать, когда синапсы срабатывают как лампы вспышки: блям! БЛЯМ! БЛЯМ! блям! БЛЯМ! Как можно думать, как можно слышать, как можно видеть, когда ты ослеплен и оглушен этими камерами, с чего начать?

Карман. В карманах джинсов, но они так туго натянуты, что палец не просунешь. И они разбухли от множества вещей. Гладких вещей, неровных вещей, бумажных вещей, твердых вещей, которые звякают одна о другую и врезаются в кожу, а теперь все вываливается, наполовину вывалилось, наполовину пристало к прядям усиков, которые тянутся изнутри ужасной тугой щели, и нужно засунуть их обратно, ведь это могут быть нужные вещи, есть важные вещи среди тех, что ты хранишь в карманах.

Остановись и отдышись. Вспомни о своей задаче. Тебе нужно выкурить сигарету; ты не хочешь курить сигарету, но должен, потому что тогда у тебя будет цель. Иначе ты знаешь, чем это кончится?