Читать книгу - "Чужое счастье - Эйлин Гудж"

— На похоронах? Каких похоронах? — резко спросила Бетти. — Ради бога, о чем ты говоришь?

— Мам… — Лиз была близка к панике. — Моника мертва.

— Какие ужасные вещи ты говоришь! Я больше не хочу это слушать! — Бетти закрыла уши руками.

— Мама, ты же знаешь, я не могла такое придумать.

— Вы, девочки, всегда ей завидовали! Вы обе! — Бетти сердито уставилась на дочерей.

— Хорошо, думай что хочешь. — Лиз снова поднялась на ноги с выражением отчаяния на лице.

— Это правда, мама. — Анна погладила Бетти по голове. — Моника… теперь с Иисусом. — Бетти всегда говорила им это, когда кто-то умирал.

Но проблески здравомыслия уже исчезали из глаз их матери.

— Вы лжете! — Она дико осмотрелась вокруг и пронзительным голосом закричала: — Драгоценная? Ты можешь выйти. Все в порядке, никто тебя не обидит. — «Драгоценная». Анна непроизвольно сжалась, услышав прозвище, которым мать в детстве называла Монику.

— Мама, пожалуйста, — слезы застилали ей глаза.

Кажется, все дошло до Бетти в один момент, и она начала качаться взад и вперед, сжав крепко руки у живота.

— Моя маленькая девочка! Моя драгоценная! — тихим голосом повторяла она. Звуки, которые она издавала, были почти нечеловеческими.

Лиз бросила на Анну взгляд, полный отчаяния.

Анна вспомнила, как их мать всегда гордилась Моникой. Хранила вырезки из газет с ее фотографиями и хвасталась своей знаменитой дочерью любому, кто готов был ее слушать. Казалось, Бетти никогда не замечала пренебрежения Моники, которое граничило с презрением.

— Это все моя вина, — еле слышно шептала Бетти. — Я должна была это прекратить.

Анна пыталась взглянуть матери в глаза, но взгляд Бетти был устремлен на какую-то далекую плоскость, которую видела лишь она одна.

— Прекратить что?

— Я ему говорила… я говорила, что если он еще когда-нибудь посмеет…

Волосы на голове Анны стали дыбом.

— Папа что-то сделал Монике?

— Я пойду в полицию, Джо! На этот раз я действительно это сделаю! — Теперь Бетти окончательно потеряла связь с реальностью. — Разве отец может сделать такое со своей собственной дочерью? — Она закрыла лицо руками. — Нет, Джо… пожалуйста… только не лицо… — Светлые глаза Бетти показались между расставленных, как у запертых в клетках животных, пальцев.

Лиз схватила ее за плечо и стала трясти изо всех сил.

— Что случилось? Что он ей сделал?

— Не надо… пожалуйста… — хныкала Бетти. — Дети… подумай о детях…

Анна была слишком шокирована, чтобы говорить или даже двигаться. Ей все стало ясно. Папочкина маленькая девочка. Так вот почему Моника так ненавидела родителей! Даже Анна и Лиз — как Моника, должно быть, на них обижалась! И скрывая постыдную тайну все эти годы, вела себя так, будто ничего не произошло.

Кровь отлила от лица Лиз.

— Наверное, меня сейчас стошнит, — пробормотала она.

— Он?.. — спросила Анна, отведя ее в сторону.

— О Боже, нет! — Лиз выглядела ошеломленной. — А тебя?

Анна покачала головой.

Их мать продолжала раскачиваться, издавая при этом ужасный стон. Анна почувствовала, как сжался ее желудок, и подумала, что и ее тоже может стошнить. Медленно, чрезвычайно медленно она опустилась на кровать.

— Бедная Моника! Если бы мы только знали!

Лиз покачала головой.

— Она бы не вынесла нашего сочувствия.

— Она, должно быть, так стыдилась этого. Все эти годы…

— Неудивительно, что она ненавидела родителей.

Анна кивнула. Разве могло быть иначе? Их мать была слишком слаба, чтобы положить этому конец, и к тому моменту, когда Моника покинула дом, случилось непоправимое.

— Она показала ему, на что она способна, не так ли? — Бетти подняла голову, в глазах светился триумф. — Его знаменитая дочь, которая скорее плюнет ему в лицо, чем заговорит с ним. — Леденящая душу улыбка появилась на лице Бетти, и ее плечи затряслись от беззвучного смеха.

Анна подумала о тетради, которая была у матери, с вырезками из газет, каждая статья и фото были с любовью приклеены на черные пергаментные страницы. И все это время настоящая Моника была для нее потеряна. Степень заблуждения Бетти ошеломила Анну.

В этот момент внезапно появилась Фелиция.

— Здесь все в порядке?

Анна вскочила, как от удара грома. Анне и Лиз казалось, будто сто лет прошло с тех пор, как они зашли в эту комнату.

— Как видите, наша мама немного расстроилась. — Анна удивилась, что отвечает совершенно спокойным голосом. — Думаю, будет лучше, если мы зайдем в другой раз.

— Что мы могли сделать? — спросила Лиз.

— Ничего, — в горле у Анны стоял ком, словно таблетка аспирина.

Они сидели на парадном крыльце, пытаясь успокоиться перед тем, как ехать домой. Но ни Лиз, ни Анне не удавалось взять себя в руки.

— Меня тошнит при одной лишь мысли об этом, — Лиз была очень бледна.

Вдалеке ритмично поскрипывал старомодный планер.

— Я помню, как однажды ночью папа вошел в мою комнату, — произнесла Анна. — Мне было где-то восемь или девять лет. Он поцеловал меня перед сном, и тут вошла Моника, обратив на себя, как обычно, все внимание. Она не ушла, пока не вышел он. Теперь мне интересно, пыталась ли она защитить меня?

Лиз покачала головой.

— Я не могу поверить в то, что мама обо всем знала. Почему она ничего не сделала?

— Это было не так просто.

— Ну вот, ты опять ее защищаешь.

— Все, что я говорю, это… не обращай внимания. — Анна вздохнула. В чем же дело? Они с сестрой выросли под одной крышей, но, казалось, жили на разных планетах. — Послушай, по какой бы причине она это ни скрывала, это непростительно. Она должна была пойти в полицию или, по крайней мере, развестись с ним.

— Она должна была, могла бы, ей следовало бы… теперь уже слишком поздно об этом говорить.

Анна не могла с этим поспорить.

— Знаешь что? Думаю, Моника никогда не была счастлива, даже когда стала знаменитой. Она всю жизнь словно играла роль.

— Самую выдающуюся роль в своей карьере, — рот Лиз изогнулся в саркастической улыбке.

— А ты? — мягко спросила Анна, немного успокоенная размеренным скрипом планера и шелестом листьев над головой. Где-то вдалеке загудела газонокосилка.

— Счастлива ли я? — Лиз издала хриплый смешок. — Ответ зависит от того, в какой день недели ты об этом спросишь. С понедельника по пятницу я обычно слишком занята, чтобы думать об этом. Именно выходные вызывают у меня наибольшее отвращение.